Питер Чейни - За миллион или больше (сборник)

Даже не сняв пальто, он сразу поднял трубку и набрал номер приема телеграмм.

— Мне нужно отправить телеграмму в черте Парижа,—сказал он.

— Не принимаем до семи утра,— объяснил служащий,— за исключением особо срочных случаев.

— Это и есть исключительно срочный случай. Произошло несчастье.

Морис почувствовал угрызения совести, однако решил, что его ложь можно оправдать. Он продиктовал текст!

«Дюпону очень плохо. Не могу к тебе приехать. Не звони. Приезжай сам. Скорее.

Валери».

Он положил трубку. Очутившись в уже знакомой ему квартире, он вдруг вспомнил, как часто мысленно приходил сюда. И не только мысленно. Позавчера он смотрел здесь на Валери, склонившуюся над рисунком. Глаза ее заблестели, когда она подняла голову и взглянула, на него. Нет, сейчас по телефону он не солгал. Произошел самый настоящий тяжелый несчастный случай, даже со смертельным, исходом. Умерла любовь в его сердце. Лучше всего было просто поплакать, но слезы, подступившие к горлу, нисколько не смягчили его решимость.

Он прошел в ванную, умылся холодной водой и вернулся в комнату. Теперь, когда все уже было сделано, он неожиданно почувствовал усталость и прилег на кушетку. Чтобы не заснуть, Морис начал внимательно разглядывать окружающую обстановку. Над ним парили в воздухе рыбы, на которых смотрел Даниель с того же места восемь дней назад. Да, Морэ правильно заметил, что зеленая рыба внезапно бросилась на него с раскрытой пастью...

Морис увидел такой же кошмарный сон, потом наступило внезапное пробуждение. Что это: телефон или звонок в дверь? Сквозь щели жалюзи проникал тусклый свет зарождавшегося дня. Снаружи в замке повернулся ключ.

Морис окончательно проснулся и поднялся. В маленькой передней раздались шаги.

Затем в комнату вошел Кулонж.

Увидев Мориса, он в испуге замер.

— Входите,— пригласил Морис —Телеграмму посылал я.

— Где мадемуазель Жубелин?

— Можете спокойно называть ее Валери. Если уж вы имеете ключ от ее квартиры, то разрешите себе и такую фамильярность.

Кулонж нахмурился и подошел ближе,

— Где она?

— У меня дома. Жан-Люк позаботится о ней. Когда она узнала, что мы нашли убийцу Морэ, то потеряла сознание.

— Убийцу Морэ...

— Конечно. Это вы. А Валери ваша сообщница.

Кулонж не стал ни протестовать, ни лгать. Но сильное тело его как-то разом обмякло. Он понял, что возражать бесполезно, и решительно взял на себя ответственность за преступление. Кулонж тихо запер дверь, повернулся и сказал:

— Морэ был последним мерзавцем.

Морис промолчал, ему нечего было возразить.

— Я полагаю,— немного иронически продолжал Кулонж,— что теперь вы охотно выслушаете мое признание.

— Если только вы не предпочтете говорить в полиции...

— Нет.

Кулонж достал сигарету из позолоченной коробочки. По тому, как он сделал это, стало ясно, насколько хорошо ему известно жилище Валери. Затем он уселся против Мориса на пуфик.

— Я вас очень ценю, месье Латель,— начал он, закуривая.— Если не возражаете, мне бы хотелось сперва побеседовать с вами, как мужчина с мужчиной. Потом вы сможете составить свое собственное мнение. Вы уже слышали о драме в Бьевре, не правда ли? Давид Шнеберг был клиентом в моем банке. Он всегда пользовался именно моими услугами. Года полтора назад он пришел в банк и обратился ко мне...

Это была простая история, даже разочаровывающая своей банальностью. Шнеберг вручил Кулонжу пакет ценных бумаг, которые тот должен был продать, и получил расписку. Шнеберг не заметил, что между ценными бумагами большого формата лежали маленькие.

— Я это тоже потом обнаружил. Там завалилось восемь свободно продаваемых бумаг на общую сумму восемь тысяч четыреста франков, о которых Шнеберг не знал. Я получал всего, девятьсот франков в месяц, а Шнеберг был так богат...

— Значит, вы их присвоили.

— Да. Некоторое время я выжидал,— Шнеберг ни о чем не спрашивал — и в конце концов продал. Но как нарочно, через два дня он их хватился. Он проверил свой сейф, не нашел бумаг и спросил меня, не обнаружились ли они случайно среди других. Я обещал проверить наличность.

— Вы не боялись, ведь у него не было на них расписки?

— В принципе да, но номера бумаг при операциях фиксируются. Если провести официальное расследование, то можно установить факт продажи их на бирже. Тогда бы мне не удалось спастись. Я признался во всем Валери.

— Вы уже были с ней знакомы?

— Да, около трех месяцев. Срок небольшой, но это не имело никакого значения. У нас всегда все было в порядке.

Эти слова поразили Мориса в самое сердце. Он сунул в рот сигарету и стал возиться со спичками.

Говоря о Валери Кулонж как-то успокоился. С прояснившимся лицом он продолжал:

— Может, вам смешно, но мы с Валери действительно были как две разделенные половинки, отыскавшие друг друга.

Но Морису было не до смеха. Он вздрогнул и резко произнес:.

— Ну, рассказывайте о девятнадцатом июля.

— В воскресенье после обеда я сидел у Морэ и беседовал с ним о криминальном романе, который тогда писал для него. Валери в тот день поехала к Шне-берту в Бьевр.

— Это вы ее послали?

Кулонж возмущенно выпрямился.

— За кого вы меня принимаете? — Затем пожал плечами и продолжил: — Верите или нет, но Валери отправилась, даже не предупредив меня. Она надеялась уговорить Шнеберга взять за бумаги деньги и на этом дело закончить. Однако ей ничего не удалось. Он был пьян, и, наверное, хмель ударил ему в голову. Во всяком случае, он начал приставать к Валери, и ей пришлось защищаться. Она ударила его тяжелой лампой, стоявшей на камине...

Остальное нетрудно было представить: Шнеберг упал с проломленной головой, а Валери запаниковала...

— Она от Шнеберга позвонила мне к Морэ. Я разволновался и доверился ему.

— И он отвез вас в Бьевр на своем «ягуаре». Но почему свидетель видел его одного в машине на заправочной станции?

— Он сперва высадил меня возле дома Шнеберга. Мы не знали, что Шнеберг умер, думали, просто потерял сознание. Надеялись, что из страха перед скандалом он не станет доносить на Валери. Но он был мертв: несчастный случай. Валери лишилась чувств, она вообще подвержена этому. Я тоже был сам не свой и не знал, что предпринять. Тогда я позвал Морэ, который ожидал нас перед домом.

Кулонж сделал паузу и заговорил опять:

— В тот раз Морэ впервые увидел Валери. С этого все и началось. Нам приходилось выполнять любые его требования, Морэ не советовал звонить в полицию, так как Никто не знал о присвоении бумаг и о визите Валери к Шнебергу. Они тщательно протерли лампу и поставили ее снова на камин, потом уехали в Париж.

Сначала я был очень благодарен ему, И только позже понял, что он поступил так не из благородства, а совсем по другим мотивам. Ну, вы представляете. За последние два года все его романы писал я. Морэ уже выдохся, он ничего не мог придумать. Морэ, мастер криминальной литературы, был мною. Но об этом ни» кто не знал, кроме тетушки...