Жанна Бочманова - В одну реку дважды [СИ]

— Ну, я же знала, что он не сантехник. Мы с ним много беседовали. Он был прекрасно образован. В нем была воля. Такие, как он, могут все и даже быть сантехниками, но, как правило, они вершат судьбы других людей.

— А ты честолюбива, бабуля.

— Все мы честолюбивы, — пожала плечами Екатерина Альбертовна.

— Ну… не все. Вон на Матильду посмотри — скромнее ее не найти.

— О, как ты ошибаешься, девочка моя. Я думаю, как раз у Матильды-то честолюбия на двоих хватит. Правда? — она сжала мне руку. Я криво усмехнулась и неопределенно пожала плечами. — Ведь, что такое честолюбие? Стремление не довольствоваться малым, а стремиться к большему, к лучшему.

— Ну да, стремиться к лучшему, а за неимением оного, прозябать в нищете. Временно, так сказать.

— «Уж лучше быть голодным, чем, что попало есть». Помнишь, как сказал Вильям наш незабвенный, Шекспир? То-то же.

— Вот еще и Вилли приплела, — засмеялась Вилька, а за ней и мы тоже.

Ночью мне не спалось. Я ворочалась, не зная, куда приткнуть бедную головушку, раздираемую противоречивыми чувствами. Екатерина Альбертовна разбередила во мне ворох забытых воспоминаний. Потом встала и поплелась на кухню, может стакан чая поможет уснуть?

— Не спится? — Екатерина Альбертовна тоже сидела на кухне с чашкой в руках.

— Нет. А вам?

— А я еще не сменила временной пояс, — тихо засмеялась она. — Давайте поболтаем, Матильдочка.

Я налила чаю и пристроилась рядом.

— Вас, что беспокоит, Матильда? Расскажите. Не надо интимных подробностей, если вам это неудобно, но хотя бы в общих чертах.

Я помолчала немного, не зная, как начать, как выделить из вороха проблем главную.

— Вы влюбились? — пришла мне на помощь Екатерина Альбертовна.

Я вздохнула и пожала плечами:

— Я не знаю. Я… сошлась или, как это сказать, сблизилась с одним человеком, а теперь не знаю, что с этим делать.

Медленно, с долгими паузами, тщательно подбирая слова, чтобы не наговорить лишнего, я рассказала ей про Краснова.

— Ваш… друг, — она тоже подбирала слова, — ваш друг, вероятно, очень опасный человек. Вы его боитесь?

— Нет. Уже нет. Я почему-то чувствую, что он не опасен. Для меня.

— Тогда, что вас пугает?

— Мои чувства. Я боюсь, вдруг это компромисс с собой. Вдруг я с ним не по собственной воле, а только из чувства самосохранения. Вдруг инстинкты взяли верх?

— А вы всегда хотите жить только разумом? Инстинкт то же чувство. Инстинкт самосохранения, размножения и прочие в основном и играют решающую роль в нашей жизни. Если бы мы все жили разумом, человечество давно бы вымерло.

— Я чувствую себя плывущей по течению. Меня несет поток, а сил выплывать нет и желания тоже нет.

— И не надо. Против течения не надо. Это бесполезно. Надо просто использовать течение, чтобы быстрее доплыть куда надо.

— А куда надо? Если бы я знала. У меня нет цели, понимаете? Я живу, не знаю зачем, для чего. У меня ничего нет, но мне ничего и не надо. Иногда мне становится страшно. Полжизни прожито, а для чего? Вот так родиться, вырасти, есть, спать, работать, потом умереть и все?

— Вы напоминаете мне спящую красавицу, которая ждет своего принца с его поцелуем.

— Да, принца, — я вздохнула. — Только у меня другая сказка. Перевертыш. Принц пришел, поцеловал, и принцесса заснула, и никак не проснется.

— Может, стоит сделать шаг навстречу, поторопить его?

Я покачала головой.

— Нет, если он не приходит, значит, не хочет.

— Или не может.

— Столько лет прошло. Нет, уже нет. То, что было и есть важно для меня, возможно, ничего не значит для него. И я напрасно жду у моря погоды.

— Очень пессимистично. Раньше вы были более…

— Надежда пропала. Столько всего случилось. И это заставило меня пересмотреть эту историю.

— Вы боитесь, что вас просто использовали?

— Я не боюсь, я знаю точно.

— Все мы друг друга используем, в той или иной степени. Ведь если подумать, Ван тоже меня использовал. Не влюбись я в него, он не смог бы сбежать. А вы разве не использовали своего принца?

— Каким образом?

— Он научил вас любить, он позволили вам испытать настоящее чувство.

— Он сослужил мне плохую службу. Он поднял планку на недоступную другим высоту.

— Да вы же злитесь на него, не так ли?

— Еще как! Порой мне бывает так горько, хоть вой! Как он смел, так поступить со мной? Оставил мне кучу обещаний и медальон, помни меня, любимая!

— Так может, пришла пора забыть эту историю? Забыть и начать жить заново?

— А как же вера? Вы сами говорили «верь, и все будет, как надо».

— Одно другому не мешает. Это ведь не помешало мне интересно прожить мою жизнь. И мужчин, надо сказать, в ней было не мало. И все очень достойные люди, поверьте. Нет, они и на йоту не походили на Вана, да я к этому и не стремилась. Каждый человек интересен по-своему. А то, что вы замкнулись на себе, на своих переживаниях, только говорит о вашем эгоизме. Вы запрятались в свою раковину и даже рожки не выставили, лелея свое одиночество, как жемчужину. Хотите вырастить ее большой пребольшой? А потом куда? На шею и в воду?

Я засмеялась. Почему я раньше не поговорила с ней об этом? О чем угодно, только не об этом. Все это я засунула в самый дальний уголок памяти, но ведь это не значит, что забыла. А ведь это лежало там, росло и мешало мне жить все это время. Надо было давно признаться самой себе, что я уже ничего не жду, а просто злюсь на него, на себя, и даже ненавижу за то, что он сделал со мной. Ненавижу.

— Это надо сказать вслух, — Екатерина Альбертовна подвинулась и взяла меня за руку.

— Что?

— Нельзя сдерживать негативные эмоции. Их надо выплескивать. Сделайте это.

— Я его ненавижу, — сказала я вслух. — Ненавижу. — И стукнула кулаком по столу. Посуда жалобно звякнула.

— Ой, Вильку разбудим, — я засмеялась тихонько.

— Да ее пушкой не разбудишь. Сон у Вилечки всегда был отменный, несмотря ни на что.

— Да у нее железные нервы, — признала я.

— Наследственное. От дедушки, — хихикнула Екатерина Петровна. — Вы знаете, что наследственные признаки предаются через поколение? Не от родителей, а от дедушек, бабушек? То-то. Вам полегчало?

— Ага, — зевнула я.

— Вот видите. И все. Плюнуть и забыть. И жить дальше.

«Как странно, — думала я, почти уже засыпая — хотела поговорить о Краснове, а говорили об Эрике» И тут я поняла. Я не могла определиться в своих чувствах к Краснову, потому что за моей спиной незримо маячил Эрик. Мне казалось, что я предаю память о нем, нарушаю данное слово. Скажи «да». Я сказала и закабалила себя на долгие годы. Смешно. Я вздохнула, потянулась, и вскоре уснула почти умиротворенная, примирившись, сама с собой, в кои-то веков.

А утром позвонил следователь и пригласил на беседу. Мысленно чертыхнувшись, я стала собираться, предварительно позвонив Краснову. Тот сказал только: «Иди. Раз приглашает, значит надо человеку».