Владлен Чертинов - Воскрешение Лазаря

Щербатый смолк. И теперь, находясь в зоне недосягаемости для плевков, внимательно наблюдал за Геннадием.

— Убью, убью, — повторял тот одно и то же слово, устремив взгляд не на щербатого, а вверх, в небо, в котором растворялись последние звезды. Он то ли угрожал, то ли заклинал, то ли молил.

— Хочешь, отпущу тебя? — произнес вдруг щербатый. Это было так неожиданно, что Геннадий прервал свои заклинания.

— Я правда отпущу, Гена, — повторил враг. И добавил все с той же гадкой улыбкой: — Условие одно: отсоси.

На мгновение повисла пауза. Потом Щербатый заговорил очень быстро:

— Я сразу после этого тебя отпущу. Честно. А своим скажу, что ты убежал. Скажу, что я спал и ничего не слышал. А еще пожрать тебе дам. Жареной картошки с тушенкой. Хочешь? Ты, Гена, меня не бойся. Я тебе сочувствую. Я ж понимаю, что ты в этой замутке не при делах. Внук за деда не в ответе. А они убьют тебя. Точно убьют. Они уже все решили. И еще мучить будут. Долгую, тягучую смерть тебе приготовили. Так что у тебя остался только один-единственный шанс. Это я, Гена. Ну а ты просто отблагодари меня. Я один раз только в рот тебе кончу и все — свободен, а главное, жив.

Щербатый замолк. Он стер с лица мерзкую улыбку, и теперь его глаза смотрели на пленника даже сочувственно.

«Наверное, они и Полину примерно так же заставили», — пришла Геннадию в голову невыносимая мысль. Он где-то читал, что бандиты и урки большие мастера подобных убалтываний. Сначала поставят человека в безвыходное положение, а потом предстанут перед ним в роли спасителя. Чтобы тот сам добровольно все сделал — заплатил или вот отсосал. «Вот так люди и умирают морально, кончают жизнь самоубийством в собственных глазах», — подумал Геннадий. Он боялся смерти, боялся каких-нибудь жутких мук. Но боялся уже по инерции. В последнее время в его жизни было столько моральной и физической боли, что у него почти уже не осталось сил на страх. Геннадий подумал: а ведь предложи ему кто-то из этих ублюдков нечто подобное в обмен на свободу чуть раньше, когда его боль только начиналась, а страх еще был острым, всепоглощающим, он ведь, чего доброго, мог и согласиться. Геннадий внутренне содрогнулся от этого предположения. А потом, глядя в щербатую морду врага, внятно произнес: «Сначала ты отсосешь».

Странно. После этих слов Щербатый не стал его бить. Наоборот, улыбнулся уже не мерзкой, а нормальной улыбкой. И устало сказал:

— Вставай! Пошли в дом.

Геннадий снова посмотрел в небо. На нем больше не было звезд.

День был сумрачный и тревожный. Моросил мелкий дождь. Да еще с утра Сереге испортили настроение. Ни свет ни заря, когда он спал в обнимку с ненаглядной, долгожданной своей Анной Бланк, раздался телефонный звонок.

— Лука пропал, — сообщил Маргел.

Серега сразу же подумал о самом плохом. Но отогнал эту мысль.

— Погоди, — прошептал он в телефонную трубку, выбираясь из постели, отпихивая ногой фокстерьера Тоби, закружившегося вокруг него волчком.

— По порядку рассказывай, — обратился он к Маргелу, оказавшись на кухне.

— Мобильник его уже сутки отключен, к домашнему телефону не подходит, подруга говорит, в последний раз два дня назад с ним разговаривала. Они встретиться должны были, но Лука не пришел.

— Может, запил? — предположил Рогачев.

— Хорошо, если так. Только где искать его теперь?

— Да, скверно, — согласился Серега, — он ведь сегодня в Островскую должен был ехать — Михалыча менять.

— Чего делать-то будем? — растерянно осведомился Маргел.

«Молиться», — чуть было не сорвалось с языка Рогачева. Но для ответа он подобрал другое слово:

— Ждать. Я в Островскую выезжаю сейчас вместо Луки. Если он через два дня не отыщется, — общий сбор. Будем думать, как дальше жить.

Вот ведь гадство. Рогачев не планировал сегодня никуда ехать. Он хотел провести этот день с Анной Бланк. После его возвращения они и виделись-то нормально всего сутки.

Серега вернулся в комнату. Анна сладко спала, раскидав по подушке волосы, кокетливо выставив из-под простыни голое колено. Ее лицо было безмятежным, милым и трогательным. Это было лицо маленькой девочки, которой снятся прекрасные сны. Пока Рогачев одевался, он не мог отвести глаз от своей спящей подруги.

Она почувствовала его взгляд и проснулась. Хлопнула длинными ресницами, потом удивленно спросила:

— Ты куда?

— Мне позвонили, я должен уехать, — у Сереги защемило сердце. Он почему-то вдруг испугался, что может никогда больше не увидеть Анну Бланк.

— А поехали со мной! — неожиданно для самого себя предложил он подруге. — Ты ведь никогда не была у меня на родине.

— Ты едешь в свою станицу? — задумчиво спросила Анна.

— Да.

— Напомни, как она называется.

— Островская.

— Я бы хотела… Но мне надо сдать в газету дурацкий большой материал про светскую жизнь Волгограда. Можно подумать, у нас есть светская жизнь… А давай в выходные? Поваляемся на травке в степи. Ты положишь голову мне на колени. Я буду чесать тебе за ушком. Потом голыми полезем купаться в пруду. У вас ведь есть какой-нибудь пруд с лилиями и кувшинками?

— У нас есть речка Медведица. В ней водятся щуки. Они голых нас не поймут…

Анна улыбнулась. Но Серега стер улыбку с ее лица:

— Не хотел говорить. Возможно, это чуть-чуть опасно — тебе оставаться здесь.

— У тебя опять что-то случилось?

— Еще не знаю пока. Может, ну ее, эту светскую жизнь… Поехали.

Анна пожала плечами.

— Еще, как назло, полредакции в отпуске. Газету забивать нечем. Редактор меня просто съест.

— Не съест — подавится, — все еще пытался хохмить Рогачев, хотя на сердце у него было муторно.

— Ты не бойся, у меня газовый баллончик есть, — объявила ему Анна Бланк. — И я знаю, в какое место мужикам бить, если что.

— В какое, в какое? — из последних сил продолжал шутить Серега.

— В такое, в такое, — Анна сползла с кровати, придвинулась близко, ее губы впились в Серегины, а рука проворно нырнула в ширинку.

«Как она может? — в очередной раз удивился Рогачев поведению подруги. — Нет чтобы испугаться или хотя бы насторожиться». Именно это пониженное чувство опасности в сочетании с повышенной сексуальностью привлекло его когда-то в Анне Бланк. Серега не встречал женщины храбрее и слаще.

Всю дорогу до станицы Островской он не мог не думать о ней. Странно, но главным итогом поездки в Питер, как теперь отчетливо понимал Серега, была вовсе не поимка и доставка Каурова, а осознание того, что значит для него Анна Бланк. Как она его встретила после разлуки, как посмотрела, как улыбнулась! Она произнесла одну только фразу: «Я ждала тебя каждый день». И эта фраза до сих пор наполняла Рогачева восторгом. Он боялся, что такое в его жизни больше не повторится. «Надо по-быстрому кончить эту историю с внуком Лазаря Черного и возвращаться назад, к Анне Бланк, — решил для себя Серега. — Еще одна, последняя кровь, и все!» Он вдруг понял, что по возвращении из Островской его ждет новая жизнь. А с прежней жизнью пришло время прощаться.