Гарри Грей - Однажды в Америке [litres]

Я сорвал платье с ее белых плеч. Я разорвал бретельки ее лифчика, обнажив две круглых твердых груди. Я погрузил в них лицо.

Она закричала:

— Пожалуйста, не надо! Пожалуйста, прошу тебя!

Машина неожиданно затормозила, и мы оба повалились на пол. Отворилась дверь, за ней стоял взволнованный Джимми.

Он сказал:

— Остановитесь, ради бога! Вы хотите убить девушку? Хотите, чтобы нас арестовали?

Долорес лежала в углу, скорчившись на полу и без сознания. Я в оцепенении смотрел, как Джимми пытается привести ее в чувство. Потом я осознал, что с Долорес что-то случилось. Я бросился к ней. Я схватил ее за руки. Я звал ее: «Долорес, Долорес». Я осторожно похлопывал ее по щекам. Наконец она приоткрыла веки. Она судорожно вдохнула воздух. Потом раскрыла глаза и уставилась на меня в ужасе.

— С тобой все в порядке? Как ты себя чувствуешь, дорогая? — Я вытер кровь с ее губ. — Мне ужасно жаль, Долорес.

Я нежно поцеловал ее руку. Она вырвала ее. Она крикнула:

— Ты скотина! Ты просто подонок!

Я пробормотал:

— Ты права. Мне ужасно жаль. Пожалуйста, прости меня.

Мы стояли у обочины дороги на пустынной улице. Она застонала:

— Выпустите меня. Мне плохо. Мне нужен воздух.

Мы с Джимми помогли ей выйти и стали водить вверх и вниз по улице. Она была похожа на маленькую девочку, очень слабую и больную.

Неожиданно Долорес втянула ртом воздух.

— Боже мой, как мне плохо.

Она почти упала; потом ее вырвало.

Джимми отскочил в сторону. Я держал ее крепко. Она заблевала мне весь мой новый синий костюм. Мне было все равно. Я прижал ее к себе еще крепче. Я вытер ей лицо. Она плакала. Вся ее косметика растеклась. По ее нежным щекам текли черные струйки туши.

Едва слышно Долорес сказала:

— Пожалуйста, отвезите меня домой.

Я помог ей вернуться в машину. Я сказал Джимми, чтобы он остановился у автозаправочной станции.

Я сказал Долорес:

— Сходи в женскую комнату и умойся.

Она послушно пошла. Я отправился в мужскую комнату и очистил себя, как мог.

На обратном пути я попытался вытащить Долорес из ее холодного молчания. Я каялся и сокрушался. Все было без толку. Я не мог ее расшевелить. Она сидела в углу и смотрела в окно, замкнувшись в мрачной горечи. Я не знал, как поправить дело. Я никогда не чувствовал себя таким жалким и несчастным.

Я спросил:

— Когда ты уезжаешь?

Она холодно ответила:

— Это не твое дело.

— В какое время Джимми нужно подать лимузин, чтобы отвезти тебя с Мо на кладбище?

— Мы поедем на метро. Мне не нужно от тебя никаких одолжений.

Оставшуюся часть пути я молчал, чувствуя себя пристыженным. Выходя из машины, она не сказала ни слова, даже не попрощалась.

Я отдал Джимми вторую половину сотни. Он сказал:

— Спасибо. Знаешь, у тебя поганый способ обращаться с девушками, парень.

Меньше всего мне хотелось возвращаться к себе в гостиницу. Вместо этого я отправился бродить по городу. Мне было жалко самого себя. Я пил, играл блюзы и торчи [21] Торчи — грустная и сентиментальная песня о неразделенной любви. на музыкальных автоматах. Наконец я допился до того, что смог заснуть.

Я проснулся ранним утром следующего дня, в воскресенье. Первой моей мыслью было, что Долорес сегодня уезжает. В голове стучало так, словно кто-то со всей силы барабанил по мозгам. Я чувствовал себя больным с головы до ног. Особенно сильно болело сердце. Да, я болел от любви. Наверное, это была моя главная и единственная болезнь. Кроме того, я находился в состоянии слезливого одиночества. Я ходил взад-вперед по комнате и бил кулаком по ладони. Какого дьявола я натворил? Чего я хотел этим добиться? И что мне теперь делать?

Я должен был чем-нибудь отвлечься, но где и как? Болтаться весь день на вонючем Ист-Сайде, торчать в задней комнате у Толстяка Мо, вместе с Макси, Патом и Косым? Я там помру от скуки. Господи, до чего я дошел, если после всех этих лет стал воображать, что я лучше, чем они. Кто я такой, чтобы скучать в их компании? Все, что мне нужно, это немного встряхнуться. Да, я чувствую себя потерянным. Но дело можно поправить небольшой заварушкой, вроде тех, что мы устраивали в прежние времена. После создания Синдиката жизнь стала чертовски скучной.

Я вышел на улицу и отправился бродить по средней части города, переходя из одной болтушки в другую. Я решил зайти в кино. Я сел на верхнем балконе в «Стрэнде», закурил сигару и стал думать о Долорес и ее поездке. Да, как раз туда она и отправляется. В то место, где сняли эту картину. Она уедет сегодня. Взбешенный мыслью о ее отъезде, я швырнул горящую сигару на пол, и окурок рассыпал искры и пепел на одежду парня, сидевшего рядом со мной. Тот повернулся ко мне и привстал с воинственным видом:

— Какого черта ты вытворяешь? Ты что, спятил?

Я мгновенно пришел в ярость. Не успел он и глазом моргнуть, как я приставил к его животу нож. Я прошипел ему в лицо:

— Хочешь, чтобы я воткнул его поглубже, козел? Ну-ка сядь, пока я не вытащил из тебя все кишки.

Он сел.

Я выскочил из зала, а голоса внутри меня вопили: «Вонючий ублюдок, вонючий ублюдок, набрасываешься на беззащитных людей, ты, вонючий ублюдок из Ист-Сайда!»

Я свернул за угол и зашел в болтушку к Марио. Он тепло меня приветствовал. Я заговорил с ним на ломаном и грубом итальянском. Он быстро отошел. Я выпил подряд три двойных виски. Бармен не хотел брать у меня деньги.

Он улыбнулся и сказал:

— Профессиональная любезность, Лапша, ты же знаешь, твои деньги нам не нужны.

Я швырнул пятидолларовый банкнот ему в лицо. Я прошипел:

— Давай, ублюдок, открывай свою кассу.

Он посмотрел на меня испуганно и убрал бумажку в ящик.

Откуда-то сбоку ко мне подвалил высокий парень, хорошо одетый, но пьяный вдрызг.

— Эй, да ты крутой мужик, как я погляжу? — сказал он.

Парень застал меня врасплох. У него был быстрый удар. Он сделал ложный выпад слева и достал меня правой в челюсть. Меня отбросило назад. Я едва удержался на ногах. На прилавке стояла открытая бутыль «Голден Уэддинг». Я схватил ее за горлышко и ударил парня в лицо. Воя от боли, он бросился в мужской туалет. Я швырнул ему вдогонку остатки бутылки. Все виски вылилось на меня.

Я выбежал на улицу. Помню, что люди отшатывались от меня в ужасе.

Какой-то паренек кричал мне вслед:

— От вас разит, как от пивной бочки, мистер!

Меня вели ноги — а может быть, сердце? В следующий момент я уже стучал по мраморному прилавку у справочного окошка на вокзале Гранд-Сентрал.

— Когда следующий поезд на Голливуд? — вопил я.

У меня появилась безумная идея сесть на поезд и последовать за ней.

Испуганная девушка ответила:

— В тридцать пять минут, сэр.

— Какой путь? — рявкнул я.