Гарри Грей - Однажды в Америке [litres]

Она объяснила. Я пошел искать поезд. Прямо передо мной, держась за руки и прогуливаясь по перрону в сопровождении двух носильщиков с вещами, ходили Долорес и мужчина. Это было уже чересчур. Внутри меня что-то оборвалось.

Не знаю, как мне удалось вернуться в гостинцу, но спустя некоторое время я обнаружил, что лежу на своей кровати полностью одетый, даже не сняв ботинок. Рядом со мной на стуле стояла бутылка «Маунт-Вернон». Я чувствовал себя жалким и несчастным. Весь мой мир рухнул. В нем не было ни крупицы радости. Только боль и мука. Теперь я ясно видел истину. Я всего лишь шпана, вонючка из Ист-Сайда. Мне было ужасно жаль себя. Я сделал большой глоток из горлышка.

Через какое-то время я впал в пьяное забытье. Еще через несколько часов я проснулся.

Я должен был предвидеть, что виски только усилит мое отчаяние и пустоту. Я снова попытался убедить себя, что моя страсть к Долорес не имеет смысла. Почему я должен так страдать? Неужели нельзя как-нибудь встряхнуться? С каких это пор я, крутой парень, Лапша из Ист-Сайда, веду себя как влюбленный школьник? Лучшее противоядие — найти себе другую женщину. Да, я подцеплю себе где-нибудь смазливую куколку и забуду про эту сучку Долорес.

Я принял ванну, тщательно оделся и вышел в город. Бродвей светился. По улице шла толпа красивых женщин. Многие из них многообещающе мне улыбались, но среди них не было Долорес.

Я пришел в заведение на Пятьдесят второй улице, где иногда бывал. Я сел в стороне за отдельный столик. Я заказал бутылку «Маунт-Вернон». Я сидел один и пил. За пианино была Элен. Она пела свои грустные торчи.

От ее пения на сердце становилось все тяжелее. Я выпил большую часть бутылки. Я сидел в пьяной дымке и слушал, как страстный хриплый голос Элен поет о неразделенной любви.

К моему столику подошла девушка. Она была симпатичной. Она сказала:

— Привет, громила. Не скучаешь в одиночестве?

Она присела рядом.

В моих глазах стояли слезы. Мой голос срывался. Я спросил:

— Ты Долорес? Мне нужна только Долорес.

Она ответила:

— Парень, от этого тебе только хуже.

— От чего хуже?

— От блюзов. Ты по кому-то сохнешь, верно? Расскажи мне об этой Долорес, малыш, расскажи все своей мамочке, и тебе станет гораздо лучше, вот увидишь.

Она была мила и обаятельна. Она похлопала меня по руке. Потом подозвала официанта и попросила принести ей бокал. Вернувшись с бокалом, он что-то прошептал ей на ухо. Она посмотрела на меня с новым интересом. Она налила из бутылки нам обоим.

С дружелюбной улыбкой она сказала:

— Так, значит, ты Лапша? Человек известный, верно?

Я безразлично пожал плечами.

— Ты знаешь, — произнесла она, — в свое время я немало поработала в разных болтушках и убедилась в том, что это правда.

— Что правда? — спросил я безжизненным тоном.

— У таких ребят, как ты, всегда есть слабое место. Вы с невероятной страстью привязываетесь то к женщине, то к лошади, то к собаке, то к ребенку, то к матери, то еще к чему-нибудь. Просто удивительно, как вы любите к чему-нибудь привязываться.

— Удивительно? Разве мы не люди? — спросил я слезливо.

Она похлопала меня по руке. Она улыбнулась извиняющейся улыбкой:

— Я не это имела в виду. Я хотела сказать, что это странно и очень мило.

— Да, но я совсем не милый. Я вонючка. Я пытался изнасиловать девушку, мою девушку.

Я начал стучать кулаком по столу.

Я ревел:

— Я мерзкий. Я вонючка. Я ублюдок.

Слезы жалости к себе капали мне в виски. Я не мог их сдержать. Я откровенно плакал.

— Ш-ш-ш, люди смотрят. Пожалуйста, — прошептала она.

— Оставь меня. Мне нужна только Долорес, — рыдал я.

— Ладно, парень, вижу, я не вовремя. Извини.

Она раздраженно ушла.

— Эй, Лапша, возьми себя в руки.

Это была Элен. Я не знал, как долго она уже сидела за моим столиком и смотрела, как я плачу. Она вытирала мне лицо носовым платком.

— От выпивки и грустных песен тебе только хуже. Они как ветер, который еще сильней раздувает костер. Ты уже довольно наплакался. А теперь пора высушить слезы и погасить пламя. — Элен похлопала меня по щеке. — Ты понимаешь, о чем я говорю, — о хорошей девочке. Твой вид меня удивляет. Хочешь, я приведу тебе хорошенькую девочку?

— Нет, — промямлил я. — Я могу и сам найти.

— Тогда иди и прогуляйся на свежем воздухе. Если будешь сидеть здесь, то совсем раскиснешь.

— Ладно, — пробормотал я.

Я бросил на стол банкнот, даже не посмотрев на его достоинство. Я вышел.

Я направился на восток по Пятьдесят второй улице. Рядом со мной появилась девушка.

Она улыбнулась и сказала:

— Добрый вечер, не хотите поразвлечься, мистер?

Я спросил:

— Ты Долорес?

Она кивнула с понимающей улыбкой:

— За десять долларов я буду твоей Долорес.

Она взяла меня под руку и повела к себе, в маленькую гостиницу на Сорок седьмой улице.

Лежа в ее объятиях, я снова ударился в слезы:

— Долорес, Долорес, я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.

За десять долларов я мог заняться любовью и воображать, что делаю это с Долорес. Но когда я насытился и заплатил ей больше, чем она просила, то почувствовал себя подавленным и опустошенным. Я ушел, презирая себя за то, что осквернил память о Долорес.

Когда на следующее утро я явился к Толстяку Мо, то выглядел побитым и растрепанным. Мое появление прервало их разговор. Я почувствовал, что говорили обо мне.

Макс встретил меня иронической полуулыбкой:

— Мы как раз говорили о тебе, Лапша.

Значит, я был прав: они обсуждали меня. За моей спиной?

— Что именно? — спросил я хмуро.

— Вид у тебя как у драного кота.

Косой встал. Он обошел вокруг меня, насмешливо разглядывая во всех подробностях.

— Да и пахнешь ты соответствующе. — Хайми сделал вид, что с шумом втягивает воздух.

Я почувствовал раздражение. Я гневно посмотрел на Косого.

Патси бросил:

— Не валяй дурака, Косой.

— Отстань от Лапши, — сказал Макс. Он повернулся ко мне с сочувственной улыбкой. — Ты был вчера ночью в забегаловке на Пятьдесят второй улице?

— Да, а что? — спросил я.

— Это прислала Элен. — Он протянул мне тысячедолларовый банкнот. — Она сказала, что ты оставил его на столике. При этом ты жутко пил и лил крокодиловые слезы.

Я ничего не ответил.

Он продолжал мягко и успокаивающе:

— Она сказала, что ты все время говорил о какой-то девушке.

— Я был пьян, — пробормотал я.

— Она забыла имя той телки, по которой ты так страдал, — прибавил Косой. — Мы ее знаем?

— Послушай, Косой… — начал я раздраженно.

— Вот что, Косой, заканчивай, — предупредил Макси. — Допустим, у Лапши несчастная любовь. Ну и что из того? — заметил он философски. — Это его личное дело.

Он налил мне виски. Выпив бокал, я почувствовал себя немного лучше. Макс налил мне еще. Это изменило мою точку зрения. Я улыбнулся Косому. Он похлопал меня по спине. Это означало извинение.