Николай Волков - Не дрогнет рука. Роман

Я помню, как в середине мая няня Саша вытащила-таки меня с собой за город, в густой, еще голый березняк.

- Ну вот, чего же тут особенного? - больше для того чтобы подразнить ее, бубнил я, шагая по растрескавшейся голой черной дорожке среди березовых стволов. - Лучше бы к дому отдыха пошли, там сосновый бор, зелено, по крайней мере. А здесь какая радость?

- Ты что, слепой? - остановилась возмущенная до крайности таким отношением к ее святыне няня Саша. - Такой благодати не чувствовать, значит души не иметь. Ты разуй глаза и смотри. Да смотри, чтобы душой видеть, как оно все на самом деле, а не так, как тебе показалось.

Она стала у меня за спиной, положила руки мне на плечи и еще раз повторила:

- Смотри и слушай!

И я стал смотреть и слушать.

Пронизанный дымно-желтыми лучами солнца, стоял вокруг меня березовый лес. Обнаженные деревья толпились перед глазами, то стройные, как мачты, то причудливо изогнутые, двойные и тройные, как гигантские канделябры. Черные полосы их теней, змеясь по неровной почве, лежали на буром, прибитом к земле слое прошлогодней листвы, сплошь усеянном золотыми звездочками разлетевшихся семян. В глубине леса березы сливались в сплошную, непроницаемую для глаз, бело-черную стену. Их коричневые вершины казались слегка фиолетовыми на фоне голубого неба. Да и небо-то, оказывается, было не чисто голубым, оно переливалось нежнейшими тонами от чисто лазурного в вышине до желтовато-зеленого с фисташковым оттенком у горизонта.

Деревья точно оживали на моих глазах. Ни одно из них, как оказалось, не было, похоже на другое, каждое имело свой собственный неповторимый облик. Тут были и статные красавицы во цвете лет, и могучие старцы, украшенные, как медалями, зеленоватыми бляшками лишайников, и хилые, болезненные инвалиды с заросшими следами от топора бездушного человека, который ради глотка березового сока не постыдился погубить дерево.

Раньше я не замечал, что березы бывают разные, и теперь залюбовался похожей на неутешную вдову плакучей березой, в скорбном величии опустившей к земле густые пасмы своих тончайших веток.

На глаза мне попалась затерявшаяся между берез стройная осина в пушистом наряде из серо-дымчатых сережек. И тут, тоже первый раз в жизни, я заметил, что весь низ ее матово-зеленого ствола, точно цоколь нарядного здания, выложен аккуратными, как бы гранеными серыми выступами. И вся она, как девушка в новом платье, гордясь своими кожистыми, красноватыми, готовыми лопнуть почками, гляделась в зеркальце снеговой воды, окруженное бледно-зеленой щеткой молодой травы, поднимавшей на своих острых шильцах полуистлевшие прошлогодние листья.

Эта неяркая весенняя картина, вольный, тревожащий душу шум ветра в вершинах деревьев, серебряный молоточек синицы, звонко кующий в ветвях, глубоко запали мне в память и в сердце и были началом той нежной и страстной любви к природе, которой я многим обязан в жизни. Что греха таить, я так же, как Радий и многие другие мои сверстники, росшие в больших домах с тесными грязными дворами, в которых негде было развернуться, чтобы с толком потратить излишек сил и энергии, был не прочь в свое время похулиганить. Как только мы ни изощрялись в этом искусстве! Привязывали жестянки к хвостам соседских кошек, звонили у чужих подъездов, подпирали колами двери. Возможно, что, совершенствуя с годами такие «таланты», я далеко ушел бы по бесславному пути, если бы родители не спохватились и не начали всячески отвлекать меня от образовавшейся на нашей улице «теплой» компании, в которой активным участником и зачинщиком многих каверз являлся Радий.

Я помню, отец был не согласен с Аркадием Вадимовичем, всегда заявлявшим, что в наше время воспитывать детей должны прежде всего школа и коллектив. Не знаю, считал ли Роев коллективом ораву сорванцов, с которой носился по базарам и пристаням его сын. Вернее всего, он просто, прикрывшись позаимствованной где-то фразой, меньше всего думал о том, как и где его сын проводит время.

Мои родители считали, что главная ответственность за воспитание их сына лежит прежде всего на них самих. Зимой они частенько, несмотря на мои отчаянные протесты и даже вопли, наведывались в школу, а летом, если им не удавалось устроить меня в пионерский лагерь, неизменно приглядывали за тем, что я делаю.

Я часто, наверное, даже каждый день, вспоминаю отца и думаю, что самым главным в моем воспитании он считал поддержание тесной, но не навязчивой дружбы, существовавшей между нами. Он никогда не кричал на меня, но, когда нужно, был строг; не перегружал меня работой по дому, но следил, чтобы свои обязанности я аккуратно выполнял. Мама поддерживала его в этом. Помню, раз мы все остались без обеда, потому что я, уходя в школу, забыл принести в кухню дров. Больше со мной этого уже не случалось.

Отец рано заметил во мне любовь к природе и был очень рад этой зарождавшейся страсти. По общему согласию каждый выходной день мы независимо от погоды уходили в тайгу или отправлялись на лодке вниз по реке. Зимой охотились с собакой на зайцев или ходили на лыжах до ближайшей деревушки, где и ночевали.

С нами ходили в тайгу не только няня Саша, но и три-четыре моих школьных товарища. Компания получалась дружная, веселая. Не обходилось, конечно, и без приключений: то кто-нибудь прожжет свои штаны, повешенные для просушки у костра, то, перебредая с тяжелым рюкзаком за спиной бурную речку, поскользнется на камнях и с головой нырнет в воду.

Теперь, глядя на суетившуюся у столе няню Сашу, я напомнил ей наши прогулки, ночевки в лесу, возвращения домой под проливным дождем.

Однако стол был накрыт.

- Садись, Иришка, будем гостя потчевать, - сказала няня Саша.

- Ты напрасно, няня Саша, беспокоишь Ирину Аркадьевну, - в шутку сказал я. - Еще будет ли она пить чай с милиционером. Ты бы посмотрела, как давеча в столовой все переполошились, когда узнали, с кем имеют дело.

Ирина поднялась и, сев рядом со мной на придвинутый няней Сашей стул, сказала:

- Уверяю вас, меня нисколько не удивило, что вы выбрали себе такую профессию. Она не хуже всякой другой. Впрочем, давайте переменим тему. Расскажите, как вы живете в Борске. Няне, наверное, будет интересно узнать, как вы устроились с хозяйством, женаты ли, сколько у вас ребят.

- Да, да. Выкладывай, как на духу, - потребовала няня Саша, подсаживаясь ко мне с другой стороны.

- Нечего выкладывать-то, - признался я. - Живу бобылем, снимаю комнату в доме одного рабочего. Его жена меня кормит, поит, а случается и поругивает. От нее нам всем достается.

- Кому это всем? - спросила няня Саша.

- Ну мне, ее старику и их дочке Гале. Эта Галя раньше у нас работала в комнате привода малолетних.

- Я как-то дежурила здесь в такой комнате, - сказала вдруг Ирина. И, встретив мой удивленный взгляд, добавила: - Мне комсомольский комитет поручал. И представьте себе, мне даже понравилось.