Владимир Першанин - Мы умрем в один день

Волков с Киряшовым сидели в стороне. Сергеев встретился взглядом с Волковым. Тот посмотрел на майора с нескрываемой ненавистью и, сплюнув, отвернулся. Галя Трубникова вернулась и закурила новую сигарету.

— Когда Капитоненко было скучно, он приводил меня к себе и заставлял с ним жить. Колю напоит, чтобы не мешал, мне тоже нальет. Знает, что с пьяной бабой легче сладить. Все, что хотел, со мной делал. Он хуже садиста. Коля пытался меня защищать, но Сеидов его до полусмерти избил. Он каратист, и руками и ногами дерется. Ребро Николаю сломал и мошонку чуть не раздавил. Неделю отлеживался. Мы убежать хотели, но Сеидов с Киряшовым нас на машине догнали. Валентин, он мужик хороший, пальцем нас не тронул. А Сеидов ногой в лицо как ударит Колю, сбил на землю, каблуком на горло наступил. Я, говорит, что хочу с вами сделаю. Наган достал и машет. Сейчас, мол, твоего жениха прикончу, а тебя изнасилую и в озере утоплю. Вас никто искать не будет! Бичи! Сдохнете, туда вам и дорога! Мы поняли, что он действительно убьет.

— Галя, тебе на озере приходилось бывать?

— Нет. Нам с Николаем запрещали покидать плантацию.

— А Киряшов?

— Валентин и Сеидов здорово не ладили. Киряшов был раньше первым помощником у Капитоненко, а потом его в сторону отодвинули. Капитоненко постоянно с Сеидовым в город мотался и все дела вместе обделывал.

Волков, отвечая на вопросы, смотрел в сторону. Цедил сквозь зубы «не видел», «не знаю». Ищите, мол. Вам за это деньги платят. Только ни хрена не найдете. Разъедетесь по домам, а нас, оставшихся, не сегодня, так завтра перебьют. Сергеев сказал, что он может быть свободен, но далеко пусть не отлучается.

— Еще один хозяин выискался, — буркнул Волков, — сюда не ходи, туда не ходи!

Сергеев пошел к машине. Федченко раскладывал остатки харчей, вскрыл самодельным охотничьим ножом банку ставриды, подвинул Сергееву хлеб.

— Можно было у Иосифа пообедать, — сказал участковый.

— Теперь с этой компании глаз спускать нельзя, сказал Сергеев.

Молча жевали, передавая банку друг другу.

— И Киряшова и Волкова надо задержать, — проговорил Сергеев. — Киряшов в курсе всех дел. Я его пока не трогал, сам подойдет. Догадывается, что разговор впереди.

Федченко вытер губы тыльной стороной ладони и достал пачку «Астры».

— Вы с Волковым одинаковые курите, — усмехнулся Сергеев.

— Волков, Волков… И взгляд у него волчий. А? — Участковый вопросительно Посмотрел на Сергеева. — Может, он своих хозяев пришил? Потом и Чумака за компанию. Не могло так быть? Сожительница его, конечно, ничего не скажет. Свидетелей нет. Если верить Трубниковой, он на них зуб имеет и, конечно, постарался бы отомстить при любой возможности.

— Может быть, — пожал плечами Сергеев, — ты забери ключи от машины Киряшова. — Он вдруг насторожился: — Кричат, что ли?

Федченко замер, отставив зажженную сигарету. Потом перебросив ноги через сиденье, спрыгнул на землю. Кричали в стороне озера, где дорогу пересекала неглубокая балка, поросшая таволгой.

Участковый добежал первым. Киряшов и Волков катались по земле, вцепившись друг в друга. Трубникова металась вокруг, бестолково размахивая руками.

— Сволочь, он убьет его!

Киряшов колотил Волкова головой об землю. Федченко, поймав недоучившегося агронома за воротник, отбросил в сторону. Трубникова кинулась на Киряшова сзади и схватила за волосы. Тот локтем ударил ее в живот. Сергеев поймал Киряшова за шею. Вдвоем с участковым они усадили его на землю. Киряшов рвался к Волкову:

— Я его все равно пришью!

Николай Волков с разбитым лицом тоже пытался подняться. Трубникова кинулась к нему, обняв за голову, запричитала. Она была сильно на взводе. Видно, вина у нее оставалось не полбутылки, а гораздо больше.

— Пустите, — вдруг попросил Киряшов, — мне больно, я же не пьяный.

Их заперли в разных комнатах в вагончике. Говорить, из-за чего произошла драка, оба отказались. Киряшов, трогая надорванное ухо, усмехнулся:

— У нас свои счеты.

Старался говорить спокойно, но кадык ходил вверх-вниз, не находя себе места, теребили все подряд пальцы рук. Уже через несколько минут после того, как его закрыли, стал молотить в дверь:

— Откройте, слышите!

Уговаривал, потом матерился, разбивая о доски кулаки, пока Федченко не пригрозил:

— Угомонись, будешь ломиться, надену браслеты!

Киряшов притих и уже потом молча бегал по комнате, бормоча под нос что-то бессвязное и непонятное.

К вечеру пошел дождь, и уже в темноте на дежурном «УАЗе», заляпанном грязью по самую крышу, приехали Черных и два милиционера.

Киряшова и Волкова стерегли по очереди.

— Смотрите за агрономом, — предупредил Сергеев, — очень уж он нервничает. Как бы чего не вышло.

Но Киряшов, отшагав по комнате час или два, заснул. А перед рассветом, когда пополз от озера густой слоистый туман, прикорнувший было милиционер проснулся словно от толчка. Зевая, пошел вокруг вагончика. Возле окна остановился, ковырнул отогнутые в сторону прутья тонкой, почти декоративной решетки.

Исчез Волков. Трубникова, еще не протрезвевшая, металась с утра по стану.

— Коля, ты где?

Потом села за стол под навесом и заплакала. Киряшов снова ломился в дверь.

— Выпустите! Слышишь, Сергеев, есть разговор.

Сергеев в куртке, наброшенной на плечи, зашел в вагончик. Сел на кровать — обе табуретки, сшибленные во время ночной беготни, валялись под столом.

— Кто убил Чумака?

— Честное слово, не знаю.

— О плантации конопли тебе тоже ничего не известно?

— Известно.

— Почему раньше молчал?

— Боялся. Может, Чумака за то и грохнули, что вам лишнее сказал.

— Значит, будешь молчать?

Киряшов полминуты курил, старательно стряхивая пепел в консервную банку, потом пожал плечами:

— Почему? Что знаю, расскажу.

Полтора года назад он случайно познакомился с Капитоненко. Зная, что Киряшов учился в сельхозинституте, Капитоненко предложил ему войти в бригаду по выращиванию арбузов. О том, что Капитоненко и Сеидов изготавливают анашу, узнал лишь в этом году. Догадывался, конечно, но дела свои они держали в секрете, а отлучаться со стана и ходить на озеро Капитоненко всем запретил.

— Ты был в приятельских отношениях с Капитоненко, так?

Киряшов поднялся, вытряхнув в форточку содержимое пепельницы. Пожаловался:

— Обкурился, башка, как чугунная. Боюсь я, товарищ майор, поймите меня. Я вам расскажу, а меня в камере задушат. Давайте договоримся, я вам все как на духу, а вы меня отпустите. Буду отсиживаться дома, когда понадоблюсь, через два часа буду у вас. В камере меня кончат.

— Ты торгуешься, а ведь ничего еще не рассказал.

— Пусть в протоколе мои показания будут отмечены, как явка с повинной, — сказал Киряшов, — это второе условие.