Эд Макбейн - Острый каблук

— Ты хочешь сказать, что эта модель с каблуком-шпилькой, по сути дела, та же «Глокаморра»? Те же лодочки из черной замши, к которым прилепили каблук-шпильку? И это все?

— И это все! Ничего себе — все! Братишка, да нам пришлось мобилизовать мощь всех наших мозгов, чтобы так быстро запустить новую модель. Конкуренты просто взбесятся, когда выйдет эта модель «Кана»…

— Но ведь это невозможно, — сказал Грифф. — Серийный номер «Глокаморры» — 537, а этой модели — L039. Почему они различ?..

— Мы используем новую колодку, — перебил его Аарон. — Усовершенствованную, лучше сидящую на ноге. Ну и, конечно, шпилька. Мы не хотели, чтобы возникла путаница между «Глокаморрой» и нашим новорожденным младенцем, и поэтому дали ему другой серийный номер. — Аарон озадаченно посмотрел на Гриффа. — Ты хочешь сказать… ты хочешь сказать, что не знал, что это те же самые туфли?

— Значит, L039 — это всего лишь новый серийный номер для модели 537? О, мерзкие подонки! Почему же мне никто ничего не сказал? — Он тут же принялся делать в уме необходимые подсчеты, глаза его заблестели. — В сущности, стоимость та же. Чуть меньше замши для покрытия каблука, возможно, небольшое изменение в связи с улучшенной колодкой. Впрочем, здесь можно рискнуть. Всего лишь замена деревянного каблука на шпильку. И работа та же самая, за исключением опять же установки шпильки, требующей специальной методики. Но я могу согласовать этот вопрос с каблучным цехом. — Он щелкнул пальцами. — Аарон, где мы заказываем каблуки?

— Что?

— Шпильки. Где, черт возьми, мы их закупаем?

— О, это был еще один наш гениальный шаг. Нам понадобилось почти два дня, чтобы установить месторасположение…

— Где?! — заорал Грифф.

— Хорошо, хорошо, — проговорил Аарон, несколько обиженный этой вспышкой. — «Пластикс инкорпорейтед»; 432, Мэдисон-авеню. Номер телефона нужен?

Грифф широко улыбнулся:

— Да, черт побери, мне нужен номер их телефона.

Он позвонил в «Пластикс инкорпорейтед» и переговорил с ее сотрудником по фамилии Фрэнклин, который проинформировал его, во что обходится «Джулиену Кану» каждый каблук-шпилька. Грифф прикинул стоимость изделия, после чего отправился в каблучный отдел, чтобы поговорить с Болди Пуджаксом.

Пуджакс сказал ему, что не видит причин, по которым изготовление каблука-шпильки должно стоить намного дороже обычного каблука. Грифф поблагодарил его за консультацию и вернулся к себе в отдел.

Из своих досье он извлек данные на модель «Глокаморра», серийный номер 537, которую он знал как собственную ладонь, — о, мерзкие ублюдки! — и на основании данных, почерпнутых из стоимостной карты, внес коррективы в стоимость, связанные с заменой деревянного каблука на шпильку. Затем он прикидочно оценил стоимость покрытия каблука, после чего рассчитал общую стоимость пары обуви. Новая колодка, естественно, не могла не отразиться на стоимости, и это вносило в его действия определенный элемент риска, и все же он был уверен, что итоговые оценки стоимости и цены будут очень близки к реальным. Он свел воедино все произведенные им оценки, провел их под новым серийным номером L039 — ну надо же, L039, которые все это время были «Глокаморрой», черт бы их побрал! — и был готов к финальной части работы. Все, что ему сейчас требовалось, — это копировальная машина, а Грифф знал, что две такие машины имеются в отделе продукции.

Начальником этого отдела являлся Пэт О’Хэрлихи. Это был крупный рыжеволосый мужчина с бочкообразной грудью и низким голосом. Когда Грифф изложил ему суть своей просьбы, Пэт лишь покачал головой:

— Извини, мой мальчик.

— А в чем проблема?

— Да ни в чем. Нет никакой проблемы, если не считать того, что обе машины сейчас заняты и это продлится до конца рабочего дня.

— И чем же они заняты?

— Хенгман прислал пачку служебных распоряжений, которые надо размножить. При этом особо оговорил, что работа срочная.

— Что за распоряжения?

— Вот, сам посмотри.

Пэт подвел его к одной из копировальных машин, из которой девушки перепачканными чернилами пальцами извлекали листы бумаги. Пэт взял один из листов и протянул его Гриффу. Текст гласил:

«Внимание!

С учетом того, что День независимости в этом году выпадает на воскресенье, двухнедельные фабричные каникулы начнутся, как обычно, в понедельник, 5 июля, но продлятся на один день дольше, т. е. до утра вторника, 20 июля».

Грифф не верил своим глазам.

— Это? — спросил он.

— Это, — подтвердил Пэт. — Это и еще несколько дюжин аналогичных.

— А ты не можешь отпечатать их позже?

— Они нужны ему к завтрашнему утру.

— Но 5 июля! Боже правый! Ведь сейчас же только апрель.

— Мне что, спорить с Хенгманом? И что хорошего даст мне этот спор, скажи на милость?

Грифф покачал головой.

— Когда освободятся машины? — спросил он.

Пэт пожал плечами:

— Наверное, когда по домам разойдемся.

— Спасибо, Пэт.

В тот же вечер в пять часов он и Мардж пришли в отдел продукции. Они включили обе копировальные машины и распечатали для Стигмана и его парней столько прайс-листов, что их хватило бы на всю русскую армию.

Наскоро перекусив, они поехали к Гриффу домой, где завершили работу над стоимостными картами для Манелли.

В девять утра следующего дня информация лежала на столе Манелли.

Дэйв Стигман был слегка удивлен, когда в 10.30 в здание «Крайслера» вошел курьер, доставивший прайс-листы для предстоящего совещания.

На некоторое время осада была снята.

Для мая погода выдалась на редкость жаркая.

Зной атаковал город с июльской яростью. Словно по мановению волшебной палочки, на улицах появились девушки в открытых хлопчатобумажных платьях, а плотные твидовые костюмы мужчин заменили чесуча, полотно и легкий тропикаль. Любители позагорать обступали разъездные тележки с хот-догами, особо налегая на популярную квашеную капусту. Оказавшись заложником жары, город впитывал его зловонные испарения, люди наперебой обсуждали перспективы грядущего жаркого лета и уже переключились на «Том Коллинз» и джин с тоником.

Кара Ноулс никогда не любила жару. Более того, являлась ее извечным врагом. Начиная с четырехлетнего возраста ее регулярно вывозили в дорогие лагеря, расположенные в верхней части Нью-Йорка и Коннектикуте, подальше от удушливой, липкой, гнетущей атмосферы изнемогающего от жары города.

Так продолжалось ежегодно вплоть до пятнадцатилетнего возраста. В шестнадцать же она испытала первые муки совести. Однажды она прикинула, сколь внушительную сумму приходится выкладывать ее отцу, чтобы дочь проводила лето в относительной прохладе. Ее чувство вины было неподдельным и сильным, и все же оно не могло конкурировать с воспоминаниями о том, что представляет собой лето в этом городе. В то лето она всерьез подумывала о том, чтобы остаться в городе, но 2 июля вместе с оравой визжащих сопляков села на вокзале Гранд-сентрал на поезд, идущий на север. Однако на сей раз все было иначе, и садилась она на него уже в качестве младшего воспитателя, что вдвое уменьшало ее обычную плату за пребывание в лагере. Отец с матерью были явно довольны: их маленькая Кара определенно взрослела; их маленькая Кара усваивала ответственность женщины.