Буало-Нарсежак - Любимец зрителей [сборник]

– Здесь все новенькое, с иголочки. Так что я не дала маху. Моя квартира в конце коридора.

Отперев двери, она зажгла светильник в прихожей, потом, взяв Шавана за руку, провела из комнаты в комнату.

– Квартирка малогабаритная, но хорошей планировки. У меня есть и терраска. Сейчас слишком холодно выходить, а вот в теплую погоду ты представить себе не можешь, до чего там приятно… Сними пальто.

Она раздвинула гардины. Шаван подошел к окну и обнаружил вид на авеню Мак-Магон под низким небом, от которого крыши принимали свинцовый оттенок. Местами на них еще лежал снег.

– Я приготовлю кофе, – предложила Доминик.

– Нет, – отказался Шаван. – Извините, но у меня самого свидание.

Он должен был возвратиться в больницу. Должен был как-то оправдаться перед Люсьеной.

Доминик обвила его шею руками:

– Мы же все-таки не расстанемся с тобой на такой ноте, мой миленький Жорж!

С этого момента Шаван совершенно утратил понятие времени. У него было впечатление, что он живет в пузыре, постоянно находится где-то еще, с Доминик. Каждый отъезд из Парижа становился для него мукой, каждое возвращение было ему в радость. Едва переступив порог дома, он бросался к телефону, звонил подолгу, твердя самому себе: «Она подойдет. Она не может быть очень далеко». И когда на другом конце провода трубку наконец снимали, душившая его невидимая рука разжималась на горле. «Алло, Доминик, я хотел пожелать тебе спокойной ночи. Нет. Ничего нового. Нет, ничего не нашел по своему вкусу. Но Бретань мне понравилась». Он заставил Доминик поверить, что намерен приобрести небольшой дом, чтобы разумно потратить сбережения, но, не доверяясь посулам объявлений, выезжал на место сам. Однако случалось, что Доминик так и не отвечала на звонки или, хуже того, говорила:

– Сегодня вечером я занята.

Шаван был не в состоянии совладать с собой и швырял трубку. Он в бешенстве мерил шагами гостиную, от злости хотелось пинать ногами стулья. Ему не хватало воздуха. А потом он валился в кресло и убивал себя непереносимыми видениями. Доминик в объятиях какого-нибудь похотливого старика вроде Офруа. Доминик, млеющая в любовной истоме, – ведь теперь он знал, на что способна эта женщина; он знал и то, что в жизни еще не встречал ничего подобного. Это напоминало недуг, поселившийся у него в крови и порою ослеплявший слезами. Он разговаривал сам с собой: «Какой-то кошмар. Это должно пройти. Что же я, однако, за подонок. В мои-то годы голову от любви не теряют».

И тогда он нескончаемо задавал себе вопросы, один за другим, как перебирают волосок за волоском, вычесывая вшей у обезьяны. Неужто он и вправду полюбил Доминик? Выходит, достаточно одного сладострастного объятия?.. И вслед за ним вспыхивает пожар в крови, налетает шквал страсти? Однако вряд ли с ним все обстояло так просто. Не будь Лейлы, Доминик наверняка никогда бы его не заинтересовала. Доминик – всего лишь посредник, переводчик. И коль скоро Лейла принадлежала ему, Доминик тоже становилась его женщиной… Он начинал путаться в странных мыслях; видел себя играющим в жмурки с тенями, которые ускользали, издеваясь над ним. Доминик… Лейла… Люсьена… Он любил всех троих и всех по очереди ненавидел. Дни проносились мимо, как отшвыриваемые летящим в ночи экспрессом полустанки с их бледными огнями, с тележками носильщиков на опустевших платформах. Время от времени он встречал Людовика в больнице. Незадолго до Рождества дядя ему сказал:

– Знаешь, малыш, я за тебя волнуюсь. На тебя страшно смотреть. Вот уж не думал – только не обижайся, – что ты ее так любил. Ничего не поделаешь. Приходится смириться с мыслью, что она уже никогда больше не будет такой, как прежде.

Шаван едва удержался, чтобы не пожать плечами. Ничто уже не было таким, как прежде! Ничто и никто. Начиная с него самого.

– Доктор дал мне понять, – продолжал Людовик, – что мы могли бы вскоре увезти ее домой, при том условии, разумеется, что заручимся помощью медсестры для вливаний.

Шаван слушал его рассеянно. Он молча обращался к жене. «Я тебе не изменяю, Люсьена… Ты должна меня понять. В каком-то смысле я бегаю за тобой… Доминик… Помнишь? Твоя подруга… Она то, чем была ты… И я для нее, как и для тебя, просто еще один мужчина среди прочих…» И от того, что он произнес имя Доминик, желание увидеть ее безотлагательно обожгло все его нутро. Кинув последний взгляд на странное создание с закрытыми глазами, он убежал от Людовика, бросился в такси и велел шоферу отвезти себя на улицу Труайон. И там, подобно коммивояжеру, которого ничем не обескуражишь, ждал у дверей. А когда она отворилась, Шаван прижал Доминик к себе. Напрасно стремился он скрыть волнение.

– Я поднимался пешком, – объяснил он, стараясь отдышаться.

– Мой бедненький Жорж! Ты такой же сумасшедший, как и все прочие.

Доминик увлекала Шавана в гостиную, угощала чашечкой кофе, в какое бы время он ни явился. С пристрастием оглядывала с головы до ног.

– И где ты выкопал этот галстук? У тебя такой вид, как будто ты только что прибыл из своего захолустья. И почему ты всегда одеваешься в темные цвета? Ни дать ни взять служащий из похоронного бюро. Хочешь, я займусь тобой всерьез? Да, поняла. Позже. А сейчас ты хочешь другого. Давай пошли!

Она входила в спальню первая.

Однако частенько входная дверь так и не отворялась. Шаван приникал лицом к глазку, врезанному в дерево. Может, она стояла за дверью и наблюдала за ним, но отказывалась открыть, поскольку была не одна. Шаван воображал себе пиджак, отброшенный на стул, поверх него брюки, носки, валявшиеся у изножья кровати… Сжимая кулаки, он приникал лбом к двери. «Лейла, – лепетал он, – ты не имеешь права». Наконец он уходил, но, случалось, возвращался и звонил снова. Возможно, Доминик не слышала его звонка?

Однажды он явился на бульвар Перейра как в дурмане, думая, а вдруг она вернулась. Кто? Да Лейла, кто же еще. «Я совсем чокнулся, – подумал он. – Бедный недоумок, ведь Лейла – тебе ли не знать, где она сейчас». Тем не менее он заглянул в почтовый ящик. Пусто. Но там могла лежать записочка от Фреда. «В моих же интересах, – объяснил он сам себе, – повидать его опять».

Новогодние праздники промчались как гирлянды света, бегущие по всему составу «Мистраля». Доминик встревожилась.

– Может, все-таки следовало бы известить полицию о ее исчезновении? Тут что-то неладно. Я прекрасно знаю. У Лейлы свои мелкие секреты, но будь у нее намерение отправиться в настоящее путешествие, она бы меня предупредила.

– Вы часто виделись?

– Часто – не скажешь. В этой профессии каждый печется о себе. И все же я встречалась с ней раз в неделю – десять дней, или же мы перезванивались. Может, с ней что-нибудь стряслось, я не шучу, мой миленький. Достаточно натолкнуться на психованного мужика – и тебя задушат как пить дать.