Анатолий Степанов - Любить и убивать

— Как без предупреждения? Предупредили, телефонным звонком предупредили, — пробурчал он, но спохватился: — Здравствуйте, Светлана Дмитриевна.

— Мы сегодня на «вы» и по имени-отчеству?

— Хотелось бы, — отчаянно схамил Сырцов. У дамочек всегда наготове смертельное оружие против демонстративного хамства: наливающиеся хрустальной слезой несчастные глаза. Светлана пристально смотрела на Сырцова такими глазами. Слезы видимо набухали. Сейчас начнут капать.

— Я на минуточку, — робко заверила Светлана и, осторожно вытащив из сумочки носовой платок и как бы отвернувшись, но так, чтобы это было заметно, изящно промокнула им глаза. Выиграла первый раунд.

Сырцов заблеял:

— Я, наверное, что-то не то сказал.

— Вы сказали то, что хотели сказать, Георгий. Но я не в обиде, нет, не в обиде. Я все готова терпеть, лишь бы найти мою девочку или хотя бы знать, что у нее все в порядке.

Ну и ну! Фразочка-то построена профессионально: чтобы не отвечать на первую половину скрытого вопроса, собеседник быстро, не думая, отвечает на вторую, как бы безобидную, и вляпывается руками и ногами.

— А что с ней может случиться? — намеренно равнодушно спросил Сырцов.

— Не знаю. Но ведь самое страшное — неизвестность.

Наконец-то он спохватился, поняв, что держит ее в прихожей.

— Бога ради, извините, Светлана Дмитриевна. Прошу вас. — И раскорячился в полуреверансе, как небезызвестный мещанин во дворянстве Журден.

— Светлана Дмитриевна, Светлана Дмитриевна, — грустно повторила она, на ходу нервно стягивая перчатки.

— Чай, кофе, коньяк? — спросил Сырцов, когда она уселась в кресле.

Боялся он ее стоящей. Она все поняла и страдальчески ответила:

— Мне ничего не надо.

— Не надо, так не надо. Но что-то ведь надо, если пришли?

— Я уже сказала, почему я пришла.

— Мне и до вашего сегодняшнего прихода было известно, что вы озабочены исчезновением Ксении.

— Вы преднамеренно грубы со мной. Почему? Чтобы не отвечать на мои вопросы? Или от страха, что я вас потащу в кровать?

Нежданно екнуло сердце, и он понял, что хочет этого. Хочет, очень хочет, чтобы Светлана его потащила в кровать. Или на тахту. Прикрыл на мгновение глаза и ответил непроизвольно хрипловато:

— Я не хотел быть грубым.

— А знаете что! — вдруг сказала она. — Кофейку я выпила бы.

— Сей момент! — обрадовался Сырцов и ринулся на кухню в желанье убежать от соблазна. Не убежал. Ставя чайник на газ, водружая на поднос сахар, молоко и кое-что из печенья, он не думал, не представлял — ощущал щемяще надвигающуюся грозную близость с женщиной. Он мысленно оформил это ощущение в слова, в фразу и попытался шепотом произнести ее вслух. Запутался в шипящих звуках. Усмехнулся и, дождавшись, когда чайник закипел, вернулся в комнату.

Светлана ожидающе курила. Будто бы извиняясь, сказала:

— Я закурила без разрешения. Ничего?

— Ничего, ничего. — Сырцов, стараясь не глядеть на нее, насыпал от души растворимого кофе в чашки, залил кипятком. Хороший швейцарский растворимый кофе еле слышно зашипел. Царство змей: все шипят. Он наконец глянул на нее. Она улыбнулась в ответ, погасила в пепельнице сигарету и взяла чашку. Что чашка? Два глотка. Они сделали по два глотка, и случилось то, что должно было случиться.

После первого раза она в полусумраке позднего летнего вечера попросила:

— Включи свет.

— Зачем? — удивился он, лежа на спине и глядя на серый потолок.

— Я хочу видеть тебя. И хочу, чтобы ты видел меня.

Он покорно, шлепая босыми ногами, без охоты поплелся к выключателю.

— Включи все, что можно! — потребовала она.

Сырцов зажег торшер, бра, настольную лампу. Он устроил иллюминацию, а она подготовила фейерверк. Опять это бесстыдное и непредсказуемое умение возбудить партнера и опять эта полная самоизоляция в процессе. Вернувшись к нему после второго раза, Светлана под четырьмя светильниками принялась наконец изучать его. Она рассматривала и осязала его одновременно: взгляд и указательный палец легким касанием скользили по его бровям, носу, рту, подбородку, шее, плечам… Она слегка прилегла ему на грудь, и он кожей ощущал ее твердые от прохлады и вожделения темно-коричневые соски…

После третьего раза она закурила, и Сырцов понял, что пришло освобождение. Секс окончен. Она курила, глядя в светло-желтый потолок. Он вздохнул и пошевелился, намереваясь встать.

— Я ужасная, да? — спросила она.

— Ты великолепная, — заставил себя сказать он.

— Я ужасная, ужасная! — страстно желая противоречить, быстро заговорила Светлана. — Я все время стараюсь думать о дочери, а вспоминаю тебя. Твои глаза, твои губы, твои руки. Ты — моя последняя надежда, Георгий. Ты — единственный, кто может спасти меня и мою дочь.

— Не говори глупостей, — попросил он.

— Ты нашел Ксению, да? Ты ее нашел?

— Я могу ее найти, — полусоврал Сырцов.

— Так найди ее! Что тебя удерживает?

— Не что, а кто. Ты, — признался он.

— Неужели ты думаешь, что я могу сделать плохо своей дочери?

— Ничего я не думаю. Я знаю одно: в вашем доме Ксении находиться небезопасно. Да она и сама вряд ли захочет вернуться, она, как я думаю, ушла от вас навсегда. — Напрямую высказавшись, он потянулся за штанами.

Она не дала ему этого сделать, она двумя руками схватила его руку так, будто от того, наденет он портки или нет, зависела ее жизнь.

— Значит, и ты против меня? — Она защищалась и нападала. — Все, все против меня! Георгий, я умоляю тебя: не предавай! Я и Ксения в твоих руках. Я знаю, знаю: ты видел ее и она уговорила тебя не говорить мне, где она. Я прошу только о том, чтобы никто, кроме тебя и меня, не знал ее местонахождения.

— Слово-то какое — местонахождение, — никак не отвечая на ее полувопросы-полуутверждения, выразил мимолетное недоумение он и попытался освободиться от ее рук. К удивлению, она отпустила его. Отпустила, чтобы комфортно заплакать. Он быстренько влез в штанцы и встал. — Кстати, Светлана, при теперешних наших отношениях мне от тебя получать деньги — чистый альфонсизм. Извини.

Он открыл нужную дверцу серванта, извлек упитанный пакет и, взяв с журнального столика ее сумку, кинул внутрь злосчастные две тысячи баксов. Светлана заплакала в голос. Он присел рядом, погладил ее по мягким волосам. Она мгновенно повернулась, прижалась мокрой щекой к его ладони, поцеловала… Пошел четвертый, к его полному изумлению.

Это уже было изнеможение. Они лежали на спинах в отдалении друг от друга. В соседях справа глубоким звоном ударили старинные напольные часы. Сырцов насчитал одиннадцать ударов.

— Одиннадцать, — сказала Светлана и, потянувшись, как проснувшаяся кошка, поняла: — Мне пора.

Он не возражал, он бы радовался, если бы так не устал. Не имея сил повернуть голову, он повел глазами, чтобы видеть, как она одевалась. А она и не одевалась вовсе, собрала вещички и отправилась в ванную. Вернулась довольно скоро — прибранная, строгая, энергичная.