Анатолий Степанов - Любить и убивать

— Только недолго… В нашем распоряжении не более часа…

— Достаточно, вполне достаточно. Ваш адрес, Георгий Петрович…

Он продиктовал адрес, положил трубку, вышел на балкон-лоджию и стал ждать, тупо рассматривая суетливую жизнь внизу. Через десять минут с Садового кольца спустился по переулку спортивный «мерседес» и остановился прямо под ним. Захотелось плюнуть на светло-серую крышу «мерседеса», но делать этого Сырцов не стал, так как из машины выпросталась дамочка. Сверху не понять какая. Брюнетка. Или крашеная. Дамочка вошла в подъезд, а Сырцов — в комнату. Придирчиво осмотрел апартаменты. Вроде все в порядке. Убрал в ящик плед, простыню и подушку, в ожидании уселся в кресло и вдруг увидел свои голые колени. Забыл, что без порток. Порывисто (со сна плохо ориентировался во времени и пространстве) влез в штаны, натянул рубашку. Уселся в кресло по новой. В дверь все не звонили. Может, он ошибся и дамочка из «мерседеса» не к нему? Обиделся на обстоятельства, которые заставили его суетиться, сжал рот в куриную гузку и понял, что неплохо после сна рожу помыть. Он встал, чтобы идти в ванную, и в тот же момент заблямкал непонятную короткую мелодию дверной звонок. Сырцов вместо умывания пальцами протер глаза и пошел открывать.

Дама, конечно, дама! Безукоризненная фигура (или безукоризненный костюм?), высокие бедра, хорошей длины ноги, прямая, без видимых морщин шея (а может, их не видно оттого, что голова высокомерно откинута назад?), руки, которые привычно знают, что им делать, широко расставленные карие глаза, короткий прямой нос, пухлый и брезгливый рот. Брюнетка, точно брюнетка. Подкрашенная брюнетка. Лет сорока или чуть меньше. А если больше?

— Здравствуйте, Георгий Петрович, — не входя, сказала дама.

— Здравствуйте, Светлана Дмитриевна. — Сырцов вместе с дверью отодвинулся к стене и пригласил: — Прошу вас.

И ручкой эдак сделал, указывая, куда идти. Светлана Дмитриевна прошла, куда указано, и остановилась посреди комнаты, вопросительно глядя на Сырцова. Тот еще раз взмахнул рукой, указывая на кресло, и повторил, басовито играя голосом:

— Прошу вас, Светлана Дмитриевна.

Она осторожна уселась в разлапистое кресло, на краешек, чтобы держать спину, плотно сдвинула ноги, вольно или невольно подчеркивая идеальную их форму, поставила на колени небольшую драгоценную сумочку и с улыбкой осмотрелась.

— У вас мило, очень мило и уютно. А Роман Суренович сказал, что вы холостяк, — обнародовала результат своих наблюдений Светлана Дмитриевна.

— Я действительно холостяк.

— Тогда у вас, несомненно, женские руки.

Сырцов успел поймать в себе желание заржать конем и удавил его в зародыше. Просто посмотрел на свои руки и сказал:

— Не нахожу.

— Я выразилась фигурально, в переносном смысле…

— Выражаться вообще не надо, — грубо посоветовал Сырцов. У Светланы Дмитриевны почти незаметно дернулся уголок рта и заметно раздулись ноздри короткого носа. Не привыкла, чтобы с ней так разговаривали. Сдержалась, потому что чуяла зависимость от грубияна. Сказала:

— Я — не самозванка, Георгий Петрович. Вы можете позвонить Роману Суреновичу и удостовериться…

— Позвоню, — ответил Сырцов. — Только после того, как вы уйдете. Мне хочется говорить с ним один на один.

Интересно, долго ли продержится дамочка. И куда кинется: в слезы, в ссору, на разрыв? Если нужен, стерпит все. Она стерпела.

— Надеюсь, что ваша резкость — лишь признак высокою профессионализма. Очень надеюсь, Георгий Петрович.

— Зря надеетесь. Это не признак профессионализма, но стремление развеять ваши иллюзии по поводу того, что во мне вы нашли некую безотказную палочку-выручалочку. Я вряд ли возьмусь за ваше дело.

— Но вы даже не знаете, в чем оно состоит!

В чем бы оно ни состояло, — твердо ответил Сырцов.

— Но вы хотя бы выслушаете меня?

— Куда мне деваться? Мало что соображая со сна, я согласился.

— Вы старательно убиваете во мне всякую надежду.

— Не всякую. Только надежду на меня.

— Но вы для меня — последняя надежда.

— Выпить не хотите? — не к месту, а может быть, и к месту, предложил Сырцов.

Она недоуменно посмотрела на него — коротко улыбнулась, открыла сумочку, достала зеркальце, посмотрелась в него, спрятала и щелкнула замком сумочки — будто грецкий орех расколола.

— Пожалуй. Немного, — протяжно согласилась она.

Он двинулся на кухню, достал из шкафа авральную бутылку «Метаксы», из холодильника — сыр, лимон и две бутылки воды: боржоми и пепси. Порезав сыр и лимон на отдельных дощечках, водрузил все это на поднос и объявился в комнате. Она вежливо заметила, глядя на астеническую бутылку греческого коньяка:

— Угадали и угодили. Мой любимый. — И удивилась: — Стаканов — два, а бокал один. Почему?

— Я не пью.

— Это нечестно! — Забыв на минуточку о своем горе, она вскинула длинные ресницы, пронзив его бесовским взглядом, и закинула ногу на ногу, показав роскошную коленку. Сырцов молча поднялся, на мгновение удалился и вернулся со второй рюмкой. Она была удовлетворена: — Так-то лучше! — И сама разлила по рюмкам.

С мужиками проще. Сказал, что в завязке или закодированный, и от тебя отвязались. А выпивающие дамочки в непьющей особи противоположного пола без вариантов видят коварного и изощренного соблазнителя. Сырцов поднял рюмку и поверх нее посмотрел на Светлану Дмитриевну. Она согласно кивнула, и они молча выпили.

— Маленькие радости, — сказала она, отхлебнув боржоми. И, сейчас же вспомнив обо всем, горестно добавила: — И большие неприятности.

Сырцов поставил ополовиненную рюмку и повозил ее по безукоризненно гладкой поверхности журнального стола. Сказал без особой охоты:

— Я вас слушаю, Светлана Дмитриевна.

— Можно, я еще выпью? — вдруг спросила она.

— Да Бога ради!

Она лихорадочно налила, лихорадочно выпила, лихорадочно начала:

— Пропала моя девочка. Пять дней — нет, уже почти шесть! Ушла из дома и не вернулась…

— Сколько лет вашей девочке? — перебил Сырцов.

— Двадцать, — испуганно ответила она и со страхом посмотрела на Сырцова.

Он хмыкнул и, не глядя на нее, потребовал: — Подробнее рассказывайте, подробнее!

Он не хотел задавать вопросы. Вопросы — это заинтересованность, вопросы — это участие, вопросы — это почти согласие работать на нее. Но Светлана Дмитриевна подробно рассказывать не могла: слишком потрясена была самим фактом.

— Какие подробности? Не было никаких подробностей! Просто взяла и ушла. Да, оставила записку, в которой просит ее не искать. Четыре дня я пыталась через подруг сама разыскать ее, но никаких следов, даже намеков на следы обнаружить не смогла. В полном отчаянии решила позвонить Роману Суреновичу, с которым была хорошо знакома много лет тому назад. Вот и все. Найдите ее, Георгий Петрович!