Виктор Иванников - Идти до конца

— Меня специально учили этому большие мастера, несколько раз это вообще была моя работа.

— Ну да, — ахнула она.

— Нет, это надо посмотреть. Чему всё-таки учат «великие мастера»?

— Проверь, я не против.

— Тогда пошли в этот бар, там наверняка какая-нибудь музыка имеется.

Минут через пятнадцать они оказались в здании, половину первого этажа которого занимал неплохо оформленный зал бара. Отдав верхнюю одежду человеку, изображающему из себя швейцара, совмещавшему свою деятельность с работой в раздевалке, вошли в зал. Судя по всему, это заведение пользовалось большой популярностью. Зал был почти заполнен, но им нашлось отдельное местечко. В баре царствовал во всей своей красе и «отвязанности» молодняк. Они попивали пиво, коктейли, нещадно курили, громко говорили, хохотали. В общем, царствовала так усиленно навязываемая нашему народу «забугорными» знатоками, СМИ, пустая, развращающая мораль «попкультура». Но Егору, откровенно говоря, на это было наплевать, он пришёл сюда с определённой целью. Они уселись и тут же к ним «подлетел» официант. Он протянул меню и скороговоркой, указав на барную стойку, произнёс:

— Коктейли, сигареты и всё, чего нужно для отдыха — в самом баре.

Егор, внимательно изучая меню, кивнул головой. Получив заказ, официант буквально испарился, исчезнув за стойкой. Исполняемая небольшим оркестриком музыка была, что называется, непритязательна, под неё можно было танцевать всё, что угодно. Посетители бара, молодые пары, одетые весьма демократично по нынешним временам — джинсы, кроссовки, свитера, туники, маечки, танцевали кто как умеет, кому как взбредёт в голову. Вскоре им принесли заказ. Егор принялся вновь ухаживать за немного растерянной Катей. По неизвестно какой причине до сих пор «нудивший оркестрик» принялся из себя вытягивать нечто вроде танго. Танцующих «как ветром сдуло». А Катя вскочила, притоптывая от нетерпения ножкой, потянула Егора.

— Пойдём, потанцуем. Я так люблю этот танец.

Он встал и прошёл с ней на небольшую танцплощадку, освещаемую скрытыми светильниками и подсвечиваемую пляшущими разноцветными лучиками. На площадке они оказались одни. Все почему-то замерли, глядя на них — одни презрительно, другие с любопытством, третьи с интересом. Но вышедшей паре на них всех тоже было наплевать! Волны танго окружали её. Ей, этой паре, сейчас это окружение было безразлично, да и вообще они были в эти минуты одни на этой площадке, в этом баре! Егор тут же вспомнил уроки пожилого, но лёгкого, подвижного маэстро, учившего их, в сущности, медведей, делать изящные «па» и часто говорящего:

— Не стыдитесь осваивать эту науку. А танцы, господа, на самом деле наука, философия. Глядя, как человек танцует, я могу всё, ну или почти всё рассказать о его характере, наклонностях и его работе. С помощью танцев можно выразить всё: любовь, горе, отчаяние, радость! Вы не знаете, когда и как оно Вам, это знание, пригодится. Но, я точно знаю, обязательно пригодится! Уж поверьте мне, господа, прожившему около семидесяти лет на этой грешной, но прекрасной земле.

И он был прав, тысячу раз прав этот маэстро. Особенно Егор это понял, когда ему приходилось бывать в странах Южной Америки, где как ему казалось, всё население «от мала до велика» без ума от танцев.

Они сразу же и безраздельно отдались этой музыке. Катенька оказалась такой лёгкой и послушной партнёршей, так понимала его, что у него сердце пело от восторга, вот от этого полёта и скольжения в волнах музыки. Когда она стихла, вдруг раздались аплодисменты. И тут только они очнулись от этого сладостного гипноза. Катенька тут же смутилась и потянула, вся красная его за руку. Но аплодисменты продолжались, они буквально удерживали их на площадке. Музыканты и сами, поражённые увиденным, невиданным никогда ни в этом баре, ни вообще в этих краях умением, красотой и изяществом танца, поднатужились и выдали нечто вроде широко распространённой в Бразилии самбы, непременной королевой всех празднеств этой страны. Не уметь двигаться под эти зажигательные ритмы в ней было просто позором. А ему в силу необходимости не раз приходилось доказывать своё умение на родине самбы. И он, подхваченный этими ритмами, пусть и не такими зажигательными, как там, снова отдался им. Катюша, в силу своей необычайной музыкальности, гибкости, чувства ритма, довольно быстро поняла технику движений. Снова они одни в такт всё убыстряющимся ритмам уже «зажёгшимися», глядя на эту пару, оркестрантами. Когда музыканты, взмокшие, тяжело отдуваясь, остановились, в зале некоторое время стояла тишина, взорвавшаяся аплодисментами. Егор стоял, обняв рукой свою Катеньку, взмокшую, но невероятно счастливую. Так и пошли они, обнявшись, к своему столу. Как только он усадил её, к ним подошёл официант с бутылкой шампанского и кружкой с белой розой.

— Это Вам от хозяина и от оркестра, — выпалил он и умчался.

Егор погладил её по обнажённому плечику:

— Я сейчас.

И пошёл к оркестру. Подойдя, вытащил сотенную баксов, протянул пианисту:

— А это от нас, большое спасибо.

Те, поначалу онемев от неожиданности, вдруг задвигались, заговорили и почему-то стали его благодарить. Но тут он внезапно ощутил горячую ручку Катеньки:

— Егор, а можно я сыграю для них?

Пианист, ещё сравнительно молодой, худой с бородкой, услышав её вопрос, тут же встал, протянул ей приглашающе руку. Егор приподнял одним движением её лёгкую фигурку, поставил её на эстраду. Она вдруг смутилась, неуверенно подошла к сидению, уселась, подрегулировала, прошлась пальчиками по клавишам, и вот из-под этих нежных, хрупких пальчиков полилась щемящая душу, нежная и в тоже время истинно русская мелодия. Она настолько ярко вызывала образы Родины с её широкими полями, величаво текущими реками, белыми берёзами, синим небом с пушистыми облаками, что все невольно замерли, поглощённые этими видениями. Это было какое-то «наваждение», не верилось, что такое может сотворить человек. А эти теребящие душу и сердца видения все вставали, оживали и казалось им нет конца, и не было сил оторвать людей от них, от этой муки видеть свою Родину, истинную Родину, а не то, во что её пытаются превратить, в чём они сейчас находились. Стояла мёртвая тишина, изредка буквально рассекаемая скрипом стула, звоном нечаянно подвинутого бокала. Все были буквально заколдованы чарующими, гипнотизирующими звуками старого пианино. Всем почему-то стали вспоминаться счастливые детские годы. А музыка всё звала туда, напоминала и очаровывала. Но вот она внезапно «сломалась», стала хаотичной и стихла.

Катя сидела вся опустошённая, обессиленная. По её побледневшей щёчке катилась крупная, прозрачная слеза. Все потрясённо молчали. Егор одним прыжком вскочил на эстраду, легко поднял и бережно прижал её.