Павел Покровский - Vulgata

Они с Вилковой просидели у компьютера еще два часа, но ничего не добились.

— Все, хватит! — Она выгнула спину и потянулась, зажмурившись от удовольствия. — У меня уже глаза гореть начинают. Хочешь кофе?

Денис кивнул. Маша включила чайник. Начала ходить по комнате, постукивая ногтем по подбородку. Денису очень хотелось сказать что-нибудь в утешение, но он ничего не мог придумать. Юноша старался не смотреть на женщину в форме. Но она словно притягивала его взгляд. Он видел ее, даже если смотрел в другой конец комнаты.

Между ними установилось какое-то странное взаимопонимание, по крайней мере, его иллюзия, сопровождавшаяся осторожным и бережливым отношением друг к другу. Маша как-то сразу, с первых минут, взяла совершенно верный тон в общении с Денисом. Может, она выяснила, что он потерял дорогого человека, а может, просто заметила в его лице то, что не заметили ее коллеги-мужчины. Но разговаривала она с ним без насмешки, глядела с сочувствием, и делала вид, что не замечает его робкой неуклюжести.

Денис же не мог избавиться от этой неловкости. Причиной ее была доброта Маши: Денис не мог понять, чем заслужил такое отношение. Он вообще заметил, что симпатии и антипатии Маши были довольно странными. Она, например, так же сочувственно относилась к Спирину, хотя он держался довольно холодно. Багирова же, самого к ней дружелюбного, частенько осаживала и посмеивалась над всеми его мелкими промахами.

Они сели за стол Спирина. Маша взяла чашку.

— Тебе нравится капитан? — спросила она. — Что ты о нем думаешь?

Денис вздохнул.

— Он сложный человек. Но интересный. Вы давно его знаете?

— Года два. Когда я сюда устроилась, меня познакомили со всеми, в том числе с Николаем Андреевичем. Сначала он меня пугал. Своей… как бы это сказать понежнее?

— Бесчеловечностью?

Встретившись глазами, они рассмеялись.

— Да, этого хоть отбавляй!

Денис открыл рот, но тут же закрыл его. Он с ужасом понял, что чуть не спросил, знает ли Маша про эпилепсию.

Она допила кофе и отставила чашку.

— Я слышала, у тебя нет колес. Хочешь, подвезу, когда Спирин отпустит?

— Если отпустит, — ответил юноша, смущенно опуская глаза. — Сейчас приходится работать круглые сутки.

— Но нас это не касается, верно? Пусть Спирин сам разбирается. У него нет никакого права командовать.

— Да, наверное.

Денис почти возненавидел сам себя, понимая, что предает друга. Человека, который отнесся к нему с пониманием.

Но, глядя в эти глаза, Денис чувствовал, что теряет силу воли. Он не мог обидеть женщину. По крайней мере, вот эту.

В кабинет влетел Спирин.

— Ну что, голубки, уже спелись? — Он смерил обоих брюзгливым взглядом. — О похищенном мальчике уже и не вспоминаете? Похвально!

Маша откинулась на спинку стула.

— Слушайте, Николай Андреич, вы тоже кое-что забыли. Мы не только менты, но и люди. Только вы лишены всех человеческих желаний. Скажите, зачем так жить? Вы же себя губите.

— Я был на войне, Машенька. — Спирин сел за стол, взял ручку и листок бумаги и начал что-то быстро писать. — Во мне тогда что-то сломалось. Что-то, что уже не починить. И потом, я не умею так ловко совмещать приятное с полезным, как некоторые.

Вилкова изогнула левую бровь.

— Я ошибаюсь, или вы на что-то намекаете?

— Ты не ошибаешься.

За все время разговора капитан ни разу не оторвал взгляда от листа бумаги.

Маша посмотрела на Дениса. «Видал, какой?» — говорили ее глаза. Он неловко улыбнулся.

Она снова повернулась к капитану.

— Вам надо жениться.

— Мне надо застрелиться, — ответил он, продолжая писать. — Право, я слишком хорош для этого мира. А то, что ты считаешь мои слова оскорблением, тогда как именно ты задумала совратить моего мальчика, лишь знамение нашего бездуховного века. Читала «Гамлета»? «В наше время добродетель должна просить прощенья у порока за все добро, которое она ему приносит». Уже доказано, что честность, верность, доброта и скромность порождены комплексами, а все худшее в человеке — следствие его превосходства. Добродетель развенчана, растоптана и оплевана. Порок торжествует, а мальчик похищен.

— Николай Андреич, — сказала Маша, — я вас люблю, как не знаю что. Но понимаю, почему жена от вас ушла. Никогда не говорите с женщинами на такие серьезные темы.

— Никогда. Кстати, я тебя не люблю.

— И вот так всегда! — вздохнула Маша. — Ладно. Притворяйтесь монстром. Я-то знаю, какой вы на самом деле. Вы же не откажетесь отпустить мне Дениса пораньше?

— Ни в коем разе. Это мой мальчик. Я его открыл. А жена ушла от меня потому, что истинная незаурядность отпугивает женщин так же, как их привлекает ложная. Теперь давай, наконец, поговорим о деле.

Капитан отодвинул исписанный листок на край стола, отложил ручку и сложил руки на груди.

— Итак, мы следим за Китаевым, Кириленко и янки. Час назад люди из команды наружного наблюдения под видом сантехников проникли в номер американца и установили там «жучки». Прямо сейчас они пробуют установить номер его мобильного телефона и сеть, к которой он подключен. Возможно, через оператора удастся отслеживать его звонки и СМС. Но, если Кейси действительно тот, кем я его считаю, он может предвидеть наперед все наши шаги. Зачем в нашем городе объявился такой серьезный товарищ — понятия не имею. Может, наши кинодеятели связались с наркоторговлей. А может, и нет. В любом случае, мы все должны быть настроены очень серьезно. Где они прячут похищенного мальчика, мы до сих пор не знаем. Не знаем также, жив он или уже сыграл свою звездную роль. — Спирин грустно усмехнулся. — Все сотрудники отдела должны быть постоянно на связи. Никакой расслабухи. И никакой личной жизни. — Он строго посмотрел на старшего лейтенанта.

Та, вздохнув, обернулась и печально посмотрела на Дениса. Тот попытался выразить взглядом то же самое.

Вилкова вышла, покачивая бедрами. Денис проводил ее взглядом.

— Знаешь, как она ходит по улице? — спросил Спирин. — В форме. Любит щегольнуть. При этом виляет бедрами, как ресторанная певичка.

— Вы меня осуждаете?

— Нет. Напротив. Ты просто следуешь моему совету. Было бы хуже, если бы ты каждый вечер вспоминал Настю и плакал, глядя на счастливые пары. А мне бы пришлось каждое утро вытаскивать тебя из клубов, избитого, обобранного и запачканного блевотиной. Гораздо приятнее смотреть, как ты позволяешь окрутить себя женщине, чьи слабые места мне известны.

Спирин подошел к забранному решеткой окну. Сцепив руки за спиной, посмотрел на окутанную вечерним сумраком улицу.

— Что-то назревает, — тихо и задумчиво сказал он, — что-то ужасное. Ты чувствуешь тревогу? Она пропитывает воздух, как дурной запах. Я говорю даже не об этих преступлениях. О стране в целом. Россия будто спит, но очень тревожно спит.