Павел Покровский - Vulgata

— Это все из-за экономического кризиса.

— Нет. Не только. Дело в том, что происходит внутри страны. Нам нужны перемены. Серьезные перемены. А их нет. Русские устали. Вся надежда на новое поколение. — Спирин с улыбкой посмотрел на Дениса. — Думаешь, Россию поднимут герои? Нет. Простые и честные парни, которые хотят одного: жить, любить и честно трудиться. Такие, как ты.

— Ну, с этим все в порядке. Среди молодежи сейчас все больше патриотов.

Спирин скривился.

— Ерунда. То, что молодые размахивали флагами на митингах в честь присоединения Крыма, ровным счетом ничего не значит. Для вас это просто еще один повод выпить пива и позапускать фейерверки. Вспомни, какие настроения были еще два, три года назад. Все презрительно называли свою страну «Рашкой» и говорили, что отсюда надо валить. А теперь все, видите ли, за одну ночь стали патриотами! Ничего, кроме смеха, это у меня не вызывает. Патриотизм — это каждодневный, упорный и добросовестный труд, а не размахивание флажками на всенародных праздниках под песенки попсовых артистов. Мне страшно представить, сколько пивных бутылок, презервативов и гигиенических прокладок осталось на городских площадях после всех этих патриотических митингов. А сколько девушек залетело! Ух! Детдома этой осенью ждет массовое пополнение.

— Вы уж слишком цинично настроены, — заметил Денис.

— Нисколько. Те же люди, которые свистели и улюлюкали на празднике в честь присоединения Крыма, через год гадили возле памятников ветеранам Великой Отечественной и фотографировались голыми на фоне вечного огня. Нет, до настоящего патриотизма молодому поколению еще далеко. Мысли их все еще те же: как бы выпить, потрахаться и найти местечко потеплее, «где делать ничего не надо».

Денис промолчал. Отвечать было нечего.

Капитан снова выглянул в окно.

— Что-то назревает…

Трое мужчин собрались в полутемном подвале загородного дома. Центр подвала занимал покрытый зеленым сукном бильярдный стол. Мужчины лениво ходили вокруг него, переговариваясь тихими голосами, и время от времени кто-то из них бил кием по шару. В углу стоял мини-бар, бутылки весело поблескивали в приглушенном желтым торшером свете лампы в сто ватт. Ее хватало только на то, чтобы освещать бильярдный стол. Остальная часть подвала терялась в полумраке. Игроки почти не видели лиц друг друга. Зато слышали друг друга отчетливо.

— Что с пацаном? — спросил высокий мужчина с ежиком светлых волос. Его голубые глаза блестели, как холодная сталь. Голос звучал глухо, но внушительно. Скулы были так резко очерчены, что ими, как говорится, можно резать бумагу. Это был Владимир Китаев.

— Вроде, уснул. — Сергей Кириленко покосился на маленькую дверь, которая находилась под лестницей, ведущей из жилой части дома в подвальное помещение. — Мы ему Герыча дали. Сказали, что снотворное. Когда проснется, ломаться будет.

Кириленко был длин и худ. Его угольно-черные глазки поблескивали, как у злой голодной крысы. Он постоянно нервно озирался и передергивал плечами, будто от холода.

— Камышев с тебя шкуру снимет за такие шутки, — процедил Китаев. Наклонился, занял стойку и резко выбросил вперед кий. Наконечник стукнул по шару, тот ударил другие два, и один из них закатился в лузу, находившуюся на другом конце стола по диагонали от рабочей руки игрока.

Билл Кейси (подельники называли его именно так, не зная его настоящего имени и профессии) стоял в стороне, опершись на кий, и поглядывал на них через стекла очков. Он был маленького роста и начинал лысеть. По обеим сторонам гладкого черепа, имевшего сходство с бильярдным шаром, торчали паклей два клока жестких рыжих волос. На нем были брюки и рубашка с закатанными рукавами (наверху, в доме, он оставил на кушетке пиджак с искрой). Кейси казался безобидным чудиком, но его глаза, казавшиеся порой стеклянными, смотрели прямо и безжалостно. Он превосходно говорил на русском без акцента и мог наизусть прочесть вслух всего «Евгения Онегина», но в доме Камышева предпочитал говорить по-английски. Сам Кейси объяснял, что не любит говорить по-русски, будучи не в силах преодолеть «естественное отвращение любого нормального человека».

— Алекс укусил мой палец, когда я угощал его. — Кейси улыбнулся, но взгляд остался холодным, и лицо его в этот миг выглядело устрашающим. — Плохой мальчик, так? Глупый русский мальчик. Но он очень жирный мальчик.

Он, как и многие американцы, не выговаривал слова, а будто выплевывал их, как непрожеванную пищу. Голос его был скрипучим, квакающим, с самодовольными интонациями закомплексованного подростка.

Кириленко с отвращением посмотрел на него.

— Ты понимаешь его болтовню? — спросил он у Китаева, передернув плечами.

— Через слово.

— У меня нервяк, когда он рядом. На кой хрен он здесь?

— Следит, чтобы все шло по плану. Осторожнее с ним. Он-то, сука, весь наш базар понимает.

Кейси лицом изобразил картинное изумление. С широкой улыбкой обратился к Китаеву:

— Почему ты назвал меня сукой? Я не сука. Я кобель. Как ирландский сеттер, понимаешь меня? Да?

— Мне по херу, кто ты! — завизжал Кириленко. — Заткнись!

Кейси, со своей застывшей улыбкой, подошел к столу.

Наклон. Позиция. Удар. Стук.

Шар в лузе.

Кейси выпрямился. Поднял кий над головой и потряс им, словно викинг, торжествующий победу над побежденным врагом.

— Я заработал очко. Вау! Загнал трахнутый шар прямо в задницу тупого ниггера. Отличная игра, парни, да?

Китаев, пробуя кончик кия пальцем, усмехнулся.

— Билл, ты как дитя малое. Подожди, игра еще не закончена.

Кейси перестал улыбаться. Поправив на носу очки, он подошел к Китаеву. Сощурившись, наклонился к нему и ткнул в живот пальцем. Китаев возвышался над ним, как Голиаф над Давидом, но янки определенно ощущал себя рядом с ним уверенно.

— Игра не кончается, пока не убит последний фазан. Так говаривал мой дедушка, а он был очень умный человек. Он был умен, как трахнутый Альберт Эйнштейн, и хитер, как лисица. Дед был охотником. Он любил стрелять фазанов и ниггеров. Все время стрелял их. А они бежали, бежали и бежали, да?

— Ну, — ответил Китаев, спокойно глядя на американца сверху вниз.

— Ты, Китаев, — продолжал Кейси, — большой, но очень глупый. Я уважаю тебя, но ты очень глупый. А Сережа еще глупее. Мы играем в бильярд, ты думаешь. На деньги. На большие деньги. Ты получишь деньги. Он получит деньги. Для вас игра закончится. А для меня — только начнется, я знаю. Большим мальчикам — большие игры, понял, что я сказал? Мы играем бильярд здесь, в маленьком городе. Но это не игра. Это только репетиция Большой Трахнутой Игры. Мы наводим прицел, но фазаны еще спят в своих норах. Когда они проснутся, они будут уже мертвы. Мы будем делать бифштексы и котлеты, понимаешь? — Кейси руками показал, как это делается. Китаев смотрел на него, как на пустое место.