Владимир Мильчаков - Таких щадить нельзя

— Вот я вас! — с такой злобой в голосе крикнул Бубенец на трех мальчишек, лет пяти- шести, крутившихся около машины, что те, как вспугнутые воробьи, кинулись во все стороны. — Не смейте, дьяволята, подходить к машине, — продолжал кричать он, хотя кричать было уже не на кого. Просто Дмитрий давал время Караулову спрятать револьвер, за который, как догадывался Бубенец, тот схватился. В то же время он оглядывал улицу, но на ней не было ни души. Работники розыска еще не приехали.

— Нужно поднимать стекла, когда закрываешь кабину, — раздраженно сказал Караулов за его спиной.

— Было бы чего поднимать, — беззаботным топом ответил Бубенец, не оборачиваясь. — Левое стекло разбито — поднимать нечего.

— Чего ты там увидел? — настораживаясь, спросил Караулов.

— Да ничего. Просто так… — еще более высунулся в окно Бубенец.

Сзади послышался скрип кровати и шлепанье босых ног. Караулов шел к окну. «Оставил он револьвер в постели или нет? — соображал Бубенец. — Наверное, оставил. Ведь ему моя машина нужна вечером. Не решится же он меня спугнуть? И где полковник задерживается? До сих пор нет…»

Караулов подошел п, навалившись на Бубенца, попытался выглянуть в окно. Но Дмитрий выпрямился.

— Зачем ты встал? — попрекнул он, отодвигаясь от окна и оглядывая руки Караулова. Нагана в них не было. Значит, наган остался под простыней в кровати.

И тут выдержка изменила Бубенцу. Он забыл все предупреждения Голубкина и Кретова. Оттолкнув Караулова, Дмитрий кинулся к кровати за оружием. Но бандит тоже был настороже. Не успел Дмитрий откинуть простыню и схватить оружие, как Караулов напал на него сзади… К счастью для Дмитрия, в этот момент в руках бандита не оказалось даже ножа. И они сцепились в схватке яростной и по-первобытному жестокой.

Каракурт понял, что попал в западню и что единственная возможность вырваться — это убить противника и немедленно воспользоваться его машиной. Он забыл про боль от ушибов, полученных при аварии, не чувствовал боли от ударов Бубенца. Дотянуться до нагана — это значило спасти себе жизнь, перебить тех, кто станет на дороге, и бежать.

Но Дмитрий понимал, что если он хочет остаться жить и передать убийцу своего друга в руки правосудия, он должен овладеть наганом раньше Каракурта. Оба свалились с ног и, хрипя от ярости, катаясь по полу, душили и колотили друг друга. Но вот первый пароксизм ярости прошел, и Бубенец стал действовать осмотрительнее, осторожнее, выжидать. И он дождался своего. Почувствовав, что Бубенец слабее его, Каракурт попытался вывернуть руку противника и сам подставил свой подбородок Дмитрию для жестокого удара головой.

Всего на секунду ослабил он свой натиск, но этой секунды хватило Дмитрию для того, чтобы вскочить на ноги и выхватить из-под простыни наган. Вскочил на ноги и Каракурт. Тяжело дыша, он сузившимися от ярости глазами смотрел на Дмитрия, рассчитывая силы для прыжка.

И Дмитрий ждал этого прыжка. Он взвел курок и вскинул наган на уровень плеча.

— Отхлынь, — тяжело дыша, проговорил он. — Лучше стой на месте. Не лезь на выстрел.

— Врешь, гад, не пристрелишь! Вас, лягавых, сейчас за выстрелы судят. Нельзя тебе меня убивать, — проговорил Каракурт, тоже используя передышку для того, чтобы набраться сил.

— А я тебя и не буду убивать, — пообещал Дмитрий. — Сделаю тебе в ноге дырку пошире, чтоб ты бегать перестал.

— Ух, ты, гад! — присел для прыжка Каракурт.

— Смотри, пристрелю! — крикнул Бубенец.

— Не стреляй, Дмитрий, — раздался окрик полковника. Голубкин и Кариев вошли в комнату.

— И-и-и-и! — вдруг дико завыл Каракурт и кинулся к окну, но, отброшенный ударом кулака, отлетел на пол. Из-за косяка окна показалась встревоженная физиономия Кретова.

— Не очень я его?.

— Как раз в меру, — ответил полковник. — Ну что ж, Самылкин, — сказал он поднимавшемуся с пола преступнику, — игра окончена. Сдавайся!

На первый взгляд, результатом обыска в комнате Каракурта можно было остаться довольным. Из разных, иногда совсем неожиданных мест, вроде переплетов книг, крышки письменного стола, сидения обтянутого дерматином стула или подкладки старой заношенной телогрейки были извлечены крупные суммы денег. Когда все деньги подсчитали, Голубкин с улыбкой взглянул на Кариева:

— Сегодня ты, Маджид, именинник. Можешь сообщить гражданину Арскому, что похищенные у него деньги тобою разысканы.

— Я думаю, что его это не обрадует, товарищ полковник, — рассмеялся лейтенант Кариев.

— Что, он все еще отказывается от денег?

— Как говорится, под давлением улик преступник был вынужден сознаться, — ввернул свое Кретон. — Но бедному Маджиду нелегко. Арские его прямо разрывают.

— Конечно, разрывают, — согласился Кариев. — Старуха говорит, что эти деньги остались ей от мужа, сам говорит, что зятья дали на сохранение, а его жена говорит, что деньги всей семьей копили.

— Ничего, — резюмировал полковник, — на очной ставке договорятся. — Алеша, проверь пол, и можем закругляться.

Сам Голубкин только руководил обыском. Незаметно, но неотрывно он следил за тем, как реагирует на обыск Каракурт. С того момента, как оперативники вошли в комнату, он не проронил ни слова. На задаваемые ему вопросы не отвечал. Когда из тайников начали вытаскивать деньги, ни один мускул не дрогнул на лице Каракурта. Никак не реагировал он и тогда, когда в одном из тайников обнаружили несколько паспортов и военных билетов. Что-то похожее на волнение Каракурт проявил лишь тогда, когда Кретов обнаружил под бумажным листом на столе почтовую открытку с недописанным адресом. Но это душевное движение было настолько мимолетным, что и сам Голубкин не особенно был уверен, появлялось ли оно вообще.

Так и просидел Каракурт на стуле посередине комнаты, неподвижно и безмолвно, более трех часов, пока длился обыск. Казалось, он даже дремал. Но Иван Федорович знал, что все это только маскировка, что под внешним безразличием и инертностью Каракурта скрыта постоянная готовность вскочить, выхватить у зазевавшегося милиционера пистолет и пулями расчистить себе дорогу. Сонный вид бандита не обманывал полковника. Он видел, как напряжены мышцы Каракурта, что руки его не просто опущены на колени, а сжаты в тугие кулаки, готовые в любую минуту нанести удар.

Когда обыск был закончен и Каракурта увезли, Иван Федорович поблагодарил Бубенца.

— Может быть, вы и совсем останетесь у нас? — спросил Голубкин шофера. — Работа найдется.

— Благодарю, но я уж лучше подамся до дому, — отказался Бубенец. — Теперь ведь я любому человеку в колхозе могу прямо в глаза смотреть. Никто не может сказать, что Митька Бубенец гадом оказался.