Владимир Мильчаков - Таких щадить нельзя

— Вы все же перед отъездом зайдите ко мне. Мы в районный комитет партии и в правление колхоза письма подготовим, — предложил Голубкин.

— Вот за это благодарю, — обрадовался Бубенец. — А что же мне теперь в гараже говорить? Чуть не полдня машину продержал.

— Говорить вам ничего не придется. Просто приведите машину и попрощайтесь с товарищами. Завгар уже в курсе событий.

— Они с этим старым шофером, который за машиной ездил, с Карпом Ивановичем, бегом в уголовный розыск прибежали. Сразу же после твоего звонка, — рассмеялся Кретов. — Впопыхах позабыли, что у них полный двор машин.

Бубенец попрощался и чуть не бегом направился к своей полуторке. В мыслях он был уже в «Счастливом», видел сияющие глаза Жени. По его мнению, дело Каракурта было целиком закончено. Бандит, убивший Лобова, захвачен, оружие отобрано, деньги, награбленные им, изъяты, а остальное — дело суда.

Но полковник Голубкин был недоволен результатом обыска. Он знал, что если бы даже все здание, в котором снимал квартиру Каракурт, разобрать по кирпичу, и то больше ничего найти было невозможно, и все же хмурился. У Каракурта должно быть еще одно гнездо. Но где? Квартира, которую он как зоотехник Топорков снимал у Пулата Ходжаева на окраине города, уже обыскана. В ней ничего нет.

Особняк Калерии Осинкиной дал много интересных вещественных доказательств, но золота и драгоценных камней там не было.

Сидя рядом с шофером в машине, быстро катившейся по ровной полосе асфальта, Голубкин задумчиво смотрел на бегущие по обочине шоссе стволы тополей. Побеленные до первых веток, они походили на бесконечную мраморную колоннаду. За этой колоннадой прятались в густых кустах небольшие домики частных застройщиков.

«Вот в любом из таких уютных домиков может находиться еще одна из квартир Каракурта. Под какой личиной его здесь знают?» — думал полковник.

В том, что они все еще не добрались до основной копилки Каракурта, полковника Голубкина убедило отсутствие на его квартире драгоценных вещей. Только оружие, документы и деньги. Ни одного золотого колечка, портсигара или часов. Между тем, из показаний Жорки Мухаммедова, Косого и других подручных Каракурта видно, что Пахан все золотые вещи забирал себе. Куда же оно могло деваться? Ни на какие скупочные пункты оно не поступало. В этом полковник был уверен. Продажа в частные руки такого количества золота — а по расчетам Голубкина, его у Каракурта было немало — просто невозможна.

Голубкина особенно заинтересовала эта жадность Каракурта на золото. Невольно напрашивались два вероятных объяснения. Или Каракурт, желая обеспечить приближающуюся старость, стремился хранить свое добро в золоте — металле, не теряющем ценности, не портящемся от времени. Ведь поместить большие суммы денег в сберкассы, не вызывая подозрения, он не мог. Может быть, он рассчитывал переехать куда-нибудь подальше от здешних мест, скажем, в Белоруссию или на Украину, и жить на награбленное золото, постепенно маленькими дозами реализуя его на рынке. Что ж, это вполне вероятно. Но возможно и другое. Золотом стараются запастись те, кто рассчитывает перебраться за рубеж нашей страны. Не собирался ли и Каракурт спасти свою шкуру, убравшись подобру-поздорову под защиту волчьих законов империализма? И это вполне вероятно. Но выяснить действительные намерения Каракурта можно только тогда, когда золото будет найдено. Где же оно могло быть спрятано?

Сопоставив показания Жорки Мухаммедова и Косого, Голубкин установил, что в общей сложности золотые вещи, переданные ими Каракурту, должны были иметь немалый объем. Трудно рассчитывать, что в условиях города Каракурт решится укрывать награбленные драгоценности, закопав их в землю. Даже в частной квартире, снятой у малознакомых хозяев дома, хранение такого количества изделий из ценного металла связано со значительным риском. Похоже, что нераскрытое гнездо Каракурта нужно искать среди тех, с кем он был близок. Но таких людей Иван Федорович не знал. Да и трудно было представить, чтобы у такого, как Каракурт, мог быть близкий человек. Сообщник — еще другое дело. Да и то, если этого сообщника Каракурт целиком подчинил себе, знал за ним преступление, раскрытие которого грозило бы этому сообщнику серьезной карой.

Вдруг Иван Федорович вспомнил про открытку, обнаруженную на столе Каракурта. О чем там шла речь? О барахле. Барахло в лексике уголовного мира — понятие растяжимое. Оно охватывает собою всякое имущество: от старых портянок до соболей и золота включительно. Полковник заглянул в портфель и вытащил открытку, обнаруженную при обыске. «Да, вполне возможно, что золото здесь, — подумал он, еще раз прочитав текст. — Но в каком же доме по улице Дальней живет этот Сева… Стоп! Ведь Коновалов живет именно там, и его зовут Севастьян Парамонович! Такое имя, сейчас не часто встретишь. Значит, ему и писал Каракурт.

— Алеша! — окликнул полковник сидящего на заднем сидении Кретова. — Ты не помнишь адрес Коновалова?

— Дальняя сто двадцать шесть! — в один голос ответили Кретов и сидящий рядом с ним Кариев.

— Вот к нему мы сейчас и заглянем, — решил Голубкин. — Надо заехать в отделение милиции. Людей взять на всякий случай.

Внешность Севастьяна Парамоновича Коновалова была строгая, можно сказать, даже аскетическая. Высокий и очень худой, с глубоко запавшими большими черными глазами, смотревшими на всех с настороженной враждебностью, с длинной, чуть засеребрившейся от седины бородой, он походил на убежденного раскольника, старца из старинного таежного скита. Впрочем, худоба его шла не от нездоровья и телесной немощи. При всей своей худощавости Коновалов обладал железным здоровьем, и его костлявый кулак по силе удара уступал разве только кувалде.

А вот усадьба Севастьяна Парамоновича и в самом деле напоминала отгородившийся от мира скит. Земляная стена-дувал, огораживающая его усадьбу, была наполовину выше обычной. По верху стены были вмазаны осколки битого стекла, остро обрезанные жестянки и куски колючей проволоки. Попробуй лихой человек перебраться через эту стену — до самой смерти не забудет он предусмотрительности Севастьяна Парамоновича.

Под стать стене и пес, охранявший усадьбу. Огромная киргизская овчарка, с обрезанными для злобности ушами, рычала не только на входивших во двор, но даже и на тех, кто проходил мимо калитки.

Непрошеных гостей Севастьян Парамонович встретил неприветливо. Хотя все прибывшие с Иваном Федоровичем были одеты в обычные пиджаки и брюки навыпуск, Коновалов сразу же понял, что это за люди. Отворив калитку, он остановился в ней и недружелюбно спросил:

— Чего надо? Отец за сына — не ответчик. Аркашку забрали — вся в доме перевернули, баранов искали, а теперь снова за баранами пришли.