Виктор Доценко - Кровь за кровь

Все места возможного появления Михеева-Пахана — несколько адресов его знакомых, рестораны, которые он любил посещать после удачных налетов, — были взяты под наблюдение. Сергей и еще один молодой чекист, Роман Парамонов, должны были обеспечить наблюдение в небольшом ресторанчике вблизи Сущевки. Роли распределялись следующим образом: Сергей должен был изображать подвыпившего сынка богатых родителей и кутить за столиком, а Парамонов занял место у бара и ожидал сигнала или сам должен был подать таковой, если что — либо заметит важное.

Ждать долго не пришлось: вскоре появилась подружка Михеева, Юлия Гиацинтова, с ярко намалеванными губами, одетая в шикарное длинное платье. Получилось так, что Роман отвлекся в тот момент, когда она вошла в зал, и первым ее заметил Панков. Психологически он подготовил себя к этой встрече, но, столкнувшись с ней, как говорится, нос к носу, немного растерялся и остолбенел. Мало того что не подал знак «внимание» напарнику, он не придумал ничего лучшего, чем воскликнуть:

— Гражданка Гиацинтова, вы арестованы!

И в тот же момент дикая боль пронзила правый бок: Михеев, оказавшийся чуть сзади, ударил его финкой.

Удивленно охнув, Сергей повалился на Гиацинтову, машинально хватая ее за руку. Закричав, она с испугом дернулась в сторону и этим спасла своего любовника: выстрел Парамонова, предназначенный Михееву, попал в нее, и тот, воспользовавшись минутным замешательством Романа, сумел выскочить из ресторана и скрыться.

Панков попал сначала в больницу, а потом — к Юрию Арсентьевичу, на разбор…

Сергей зябко поежился и потрогал зажившую рану: даже сквозь гимнастерку прощупывался шрам, оставленный ножом Лешки Михеева. Позднее его все-таки арестовали — помогла в этом та же Гиацинтова, которую Михеев считал погибшей и, махнув на нее рукой, долго не горевал, завел другую, что и не могла простить бывшая любовница, — и расстреляли, но сколько он успел еще натворить бед!..

После того тяжелого разбора его ошибки Добровольский вручил Сергею «Памятку сотрудника ЧК», в разработке которой участвовал сам Дзержинский, и сказал:

— Вот, Панков, тебе десять заповедей! Выучишь — хорошо, а вникнешь сердцем и душой — цены тебе не будет как чекисту.

Слова из «Памятки» врезались на всю жизнь.

— Так ли это? — спросил сам себя Сергей и улыбнулся. — А вот сейчас и проверим.

Он начал читать вслух:

«Первое: быть всегда корректным, вежливым, скромным, находчивым.

Второе: не кричать, быть мягким, но, однако, нужно знать, где проявлять твердость.

Третье: на обысках быть предусмотрительным, умело предостерегать несчастья, быть вежливым, точным до пунктуальности.

Четвертое: быть всегда в обращении с публикой вежливым, а при случае уметь проявлять твердость.

Пятое: каждый сотрудник должен помнить, что он призван охранять советский революционный порядок и не допускать нарушения его; если он сам это делает, то он никуда не годный человек и должен быть исторгнут из рядов Комиссии.

Шестое: быть чистым и неподкупным, потому что корыстные влечения есть измена рабоче-крестьянскому государству и вообще народу.

Седьмое: быть выдержанным, стойким, уметь быстро ориентироваться, принимать мудрые меры.

Восьмое: если ты узнаешь о небрежности и злоупотреблении, не бей во все колокола, так как этим испортишь дело, а похвальнее будет, если ты тихо накроешь с поличным, а затем — к позорному столбу перед всеми.

Девятое: храни как зеницу ока данные тебе поручения…»

— Вот здорово! — услышал Сергей восхищенный возглас Василия.

— Ты давно здесь? — смутился Панков.

— Нет… Послушай, откуда эти слова?

— Это «Памятка сотрудника ЧК».

— Надо же, как все точно сказано: как там… «не бей во все колокола», а дальше?

— «…так как этим испортишь дело, а похвальнее будет, если накроешь»… «нет, ты тихо накроешь с поличным, а затем — к позорному столбу перед всеми», — повторил Сергей.

— Напиши мне эту «памятку», хорошо?

— Договорились, — улыбнулся Панков. — Ну, как обыск, нашли что-нибудь?

— Ничего… Все перерыли, даже стены и полы простучали. — Василий огорченно махнул рукой. — Ничего, завтра вытянем из него душу, но доберемся до тех, кто его направляет.

— Доберемся ли? — задумчиво вздохнул Сергей: рассказать Василию о своих размышлениях или нет? Пожалуй, не надо, и так переживает.

— Будь спок: Федор и не таких раскручивал. У тебя, я вижу, тоже негусто? — кивнул он на кипу неразобранных бумаг.

— Да так… — неопределенно ответил Панков.

— Послушай, Сережа… А ты видел Дзержинского? — неожиданно спросил тот.

— Конечно, видел, и не раз.

— Счастливый ты, Серега! — вздохнул Василий.

— Не расстраивайся, Василь, у тебя еще все впереди: и в Москве побываешь, и Дзержинского увидишь, и Ленина…

Слова Сергея Панкова оказались пророческими: в двадцать втором году красный командир Василий Дмитриевич Зарубин «за особо выдающиеся заслуги перед трудовым народом Советской России» будет награжден орденом боевого Красного Знамени! В торжественной обстановке его наградят в Кремле. Но все это будет позднее…

…Вихрастый незнакомец, которого преследовал Сергей Панков, постоянно оглядываясь, словно контуженый, медленно подошел к небольшому, слегка покосившемуся под тяжестью времени бревенчатому домику и негромко постучал в боковое окно: трижды подряд и два раза с промежутками. В дверях показался Пашка, по прозвищу «Гнус». Его настороженный и недовольный взгляд мгновенно преоб разился, едва он разглядел «вихрастого». Пропустив его, Пашка старательно и несколько суетливо закрыл дверь на крючок, потом на железный засов и только после этого, радостно всплеснув руками, крепко обнял парня за плечи.

— Витюша, дорогой мой мальчик, как же ты здесь очутился? Голодный небось? Сейчас я тебя накормлю царским обедом. — Не помня себя от радости, Пашка носился по своей каморке. — Неужели тебя отпустили?

— Как же, отпустят, держи карман шире! — усмехнулся тот.

— Сбежал?! — от волнения Пашка плюхнулся на стул.

— Третий месяц в бегах, — кивнул он в ответ и неожиданно спросил: — Ты знаешь, где найти Седого?

— Какого Седого? — встрепенулся Пашка.

— Ты, дядя Паша, не крути, — устало бросил Виктор. — Кукольник арестован!

— Кукольник? — сразу же сник хозяин лачуги. — За что?

— За частушки… Вероятно, меня хотел предупредить о чекисте! Хотел я того сопляка к праотцам отправить, да патруль помешал…

— Ты с ума сошел! Только этого тебе сейчас не хватало…

— Этот Кукольник с Седым должен был меня связать, а потом отвести к Батьке Грому… Ну, за Грома-то я не очень беспокоился: знал, что в крайнем случае ты поможешь дорожку к дружку указать, — усмехнулся Виктор. — А вот к Седому…