Владимир Колычев - Шумный балаган

– В чем это заключалось?

– По кнопке приемника пальцем стукнул. Выключил его.

– И в какой момент? До того, как песня закончилась, или после?

– До того. Там про Вадика пели. Он что-то там пианист и педагог…

– И это Герману не понравилось?

– По всей видимости, да.

– А что именно ему не понравилось?

– Этого он со мной не обсуждал. Он вообще после этой песни как с цепи сорвался. Завез меня в лесопарк и… Вы спрашивали у меня, было у нас или нет. Было! Говорю же, он как с цепи сорвался. Только не думайте, что это было изнасилование.

– А может, все-таки изнасилование?

– Ну, я сама была не против, – замялась Инна. – Только мне совсем не понравилось. Грубый он был, злой.

– Извините за вопрос, но я должен спросить. Это произошло в машине?

– Да.

– Он раздевался?

– Нет. Только рубаху расстегнул.

– Особых примет не заметили? Шрамы, татуировки?

– Где татуировки?

– Ну, на теле. На пальцах.

– У него на пальцах золотые печатки были. Мне показалось, что под ними наколотые перстни. Но я не вникала.

– Значит, на пальцах татуировки.

– И на груди.

– Что там было изображено?

– Да я точно не скажу. Темно было, не разглядела. Да, там же на груди шрам еще был. Он часть татуировки смазал.

– Как будто сводили татуировку?

– Сводили?! В смысле на нет свести? Нет, шрам не поэтому. Я, конечно, не специалист, но мне кажется, что это было пулевое ранение.

– Пулевое ранение?! – Дмитрий встрепенулся, как охотничий пес, взявший след матерого волка.

– Ну, я точно не скажу. А татуировку я точно не разглядела…

– Может быть, это два дерущихся быка?

Именно такой татуировкой в свое время гордился Вадик Цепень. Символ агрессии и борьбы за власть. А потом одного быка пулей «убило». Скорее всего это был бык, который символизировал самого Вадика. Несладко ему, говорят, на зоне пришлось. Если верить оперативным сведениям, то Вадика опустили еще в тюрьме. А обиженным в зоне житья нет. А срок у Вадика был солидный. Пятнадцать лет, чуть-чуть до высшей меры недобрал. В восемьдесят восьмом он сел, в две тысячи третьем освободиться должен. Еще целый год, считай, осталось. Но это если от «звонка» до «звонка». Но «петуха» и за особо тяжкое преступление по условно-досрочному могут отпустить. У них же такая жизнь, что в самую пору год за два считать.

– Не знаю, может быть, – пожала плечами Инна. – Я не особо всматривалась. Да и быстро все случилось.

– Что потом было?

– Потом он извинился, сказал, что не должен был себя так вести. Домой меня отвез.

– К вам домой не заходил?

– Нет.

– Как вы с ним к Рите попали?

– Ну, разговор за преферанс зашел. Я сказала, что у Риты друг это дело любит. Он ухватился. В общем, я его к Ивану привела. На общую беду. Я же не знала, что он по картам большой специалист.

– Разве он в преферанс с Иваном играл?

– Ну да. Рита компанию им составила. Потом ей надоело. Мы с ней на кухню ушли, а они в комнате остались. В очко играть сели. Чего я буду говорить вам, чем все это закончилось…

– Не надо, – задумчиво изрек Дмитрий. – Не надо пока ничего говорить. Спасибо вам за приятную беседу, вы мне очень помогли.

– Разве? – удивленно посмотрела на него Инна.

– Представьте себе, да.

Она сделала такие глаза, как будто не могла представить, как можно помочь мужчине без оперативно-полового вмешательства. Да, она имела виды на Дмитрия. Да и он мог бы уделить ей внимание. Трудно отказать, когда хорошенькая женщина просит. Но сейчас ему было не до нее. Нужно было решать свалившийся на голову вопрос.

Меньше чем через час после разговора с Инной он зашелся в кабинет Белькова.

– А-а, Дмитрий Петрович, очень рад вас видеть, – замер в ожидании бывший полковник. – Вижу, глаза у тебя горят. Никак что-то нарыл?

– Вижу, что не подводит вас оперативное чутье, – дружелюбно улыбнулся Миронов. – Есть одна зацепочка. Мне очень нужна ваша помощь…

Он рассказал о своих замечаниях и предположениях. Бельков немедленно приступил к делу.

Может, это и неестественно, когда женщина подает мужчине кофе в постель. Но Марина именно так и поступила. Потому что привыкла во всем угождать ему. А Костя и не отказывался от ее услуг. Вот и сейчас он нежился в постели на шелковых подушках, попивал любезно преподнесенный кофе под сигарету и смотрел телевизор.

С Леной бы он себе такое не позволил. Да она бы и не подала ему кофе в постель. И курить бы в спальне не разрешила. Но ей-то чего с ним церемониться: она жена, мать его детей. Есть и доля в совместном бизнесе, далеко не самая большая, но заслуживающая уважения. К тому же она входит в совет директоров… Уважает ее Костя. И на совместную жизнь с ней не жалуется. Но не любит ее. А если и любит, то совсем не так, как хотелось бы…

Думал он, что с Дашей найдет любовь. Не вышло. Затем была Наташа. Тоже ничего. Только страсть, только секс. А так, чтобы за душу схватило, никак не выходило. Марина хороша во всех отношениях. И красивая, и умная. В постели просто прелесть, а если просто поговорить, то всегда пожалуйста, на любую тему. В квартире у нее всегда идеальная, если не сказать, стерильная чистота. И уютно у нее в доме, и тепло, и кровь в жилах закипает от ее томно-кокетливой улыбки, а какой погром они устраивают в постели… Но все это не то. Опять же только страсть и секс. Душевность тоже есть, но какая-то поверхностная. Каждый раз после бурной постельной сцены возникает желание отправить Марину куда-нибудь подальше как минимум на пару часов, чтобы не видеть ее. А еще самому хочется уйти от нее, когда она лезет к нему с разговорами.

Марина уже раскусила его. Она уже знает, что ему нужно. Ублажила его по полной программе, подала кофе в постель и оставила наедине с телевизором. Через пару-тройку часов он сам придет в норму и сам позовет ее к себе – поговорят по душам за бокалом шампанского, а потом снова утонут в пене страстей. Марина тонко чувствует его, понимает. Может, потому так долго он уделяет внимание только ей одной. На данный момент в его жизни есть всего две женщины: Лена в Тепломорске, и Марина здесь, в Москве.

По телевизору шла какая-то юмористическая передача. Редкие зерна шутовской истины в груде словесного хлама. Но больше всего удручали так называемые шуточные песни. Вышедшие в тираж «звезды» отечественной эстрады пытались впарить публике очередную лажу под флагом веселого жанра. Кроме оскомины эти жалкие потуги ничего не вызывали.

– На сцене Екатерина Кравцовская! – с идиотской улыбкой на втором подбородке объявил дежурный клоун.

Конечно же, на суд публики представлялась шуточно-чепуховая песенка. Наверняка из оперы «Ля-ля-ля. Жу-жу-жу»… Но исполняет Екатерина Кравцовская!

На сцену Катя вышла в пышном бальном платье до пят. Глубокое декольте. Такое же глубокое, как тогда, много-много лет назад, когда она впервые вышла на сцену «Балагана». Костя хорошо помнил, как вываливался из лифа ее пышный бюст. Как пускал он тогда на нее слюнки. И сейчас у нее все тот же пышный бюст – высокий, упругий, возможно, силиконовый, но все такой же соблазнительный. Кате уже давно за тридцать. Не первой молодости женщина. Но для своих лет она выглядит сногсшибательно. Роскошно-эффектная, сочная, зрелая красота. Да, выглядела она волнующе. Настолько волнующе, что Костя даже не понял, о чем она и под каким соусом поет. Ни в музыку не вслушивался, ни в слова.