Буало-Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 4. Лица во тьме. Очертя сердце. Недоразумение.

— Спасибо, — сказала она. — Какой ты милый. Все эти визиты меня вымотали!

Лепра придвинулся к ней вплотную, взял ее за руку.

— Ну же, ну, — шепнула она. — Будь благоразумен.

— Мне кажется, что ты на меня сердишься, — сказал Лепра.

— Я? Бедный мой мышонок, с какой стати мне на тебя сердиться? Надо просто пережить это неприятное время, только и всего. И потом, в самом деле, есть одно обстоятельство — я не была Морису такой женой, какой мне следовало быть. Он… это невероятно, но он любил меня на свой лад.

Лепра хорошо знал это еще одно обличье Евы — он называл его ее Северным ликом. Эта женщина, которая вела такую бурную жизнь, которая не умела противиться своим желаниям и так гордилась своей независимостью, могла терзаться угрызениями совести. Не обычными угрызениями. Она страдала оттого, что не выложилась до конца, что не смогла удивить того, кого любила.

— Я знаю, о чем ты сожалеешь, — сказал Лепра. — Теперь, когда он умер, тебе хотелось бы быть его служанкой, правда ведь?

— Ну, все же не служанкой. Другом. Почему между мужчиной и женщиной невозможна дружба? Я говорю не очень вразумительно. Но я это именно так чувствую.

— Мы с тобой друзья.

— Ты слишком молод, Жанно.

— Прошу тебя, — заворчал Лепра. — Ты говоришь обо мне, словно я пудель. С ним можно поиграть, а…

Она закрыла ему рот рукой в черной перчатке.

— Честное слово, ты злишься!

Он резко отстранился от нее.

— Да! С меня хватит. Ты когда-нибудь пыталась поставить себя на мое место? Вообразила хоть раз, что я вытерпел с субботы? И как раз тогда, когда ты мне особенно нужна… ты…

Он запнулся, в отчаянии чувствуя, что волнение исказило его черты. Ева презирала эти всплески эмоций, эти приступы слабости. Ей нравились люди бесстрастные, те, кто мог улыбаться под дулом пистолета. Когда он хотел ее поддразнить, он говорил ей: «Ты героиня в поисках роли». Но он знал также, что она обожает залечивать раны, нанесенные ею самой. Вот почему у него хватило хладнокровия прильнуть к ней всем телом.

— Ева, любимая, прости… Ты была права. Я нуждаюсь в тебе. Я несчастлив. Я все время думаю о… о том, что тогда случилось. Мне кажется, ты стала другой.

— Молчи. И будь осторожней.

— Ответь мне. Что изменилось с тех пор?

Она рассмеялась, наклонив голову, сразу вновь став кокетливой, бесконечно желанная в своем траурном платье, и он понял, что она вновь одарила его своим вниманием, увидел в ее зрачках влажный блеск любви. Он сжал ей запястье и большим пальцем погладил ее ладонь под перчаткой.

— Ева!

Бывали минуты, когда в его голосе помимо воли тоже появлялась хрипота, этот звук был ей хорошо знаком, она впитывала его всеми Порами, как свет, который ее сжигал.

— Ева! Я люблю тебя больше прежнего. Теперь я могу тебе в этом признаться. Ведь нас ничто больше не разделяет, правда? То, что случилось, — мы ведь не хотели этого. Мы не виноваты. Ты согласна?

— Ну конечно, Жанно.

Он шептал, приблизив губы к ее уху, к тому месту, которое она всегда слегка опрыскивала духами, прежде чем раздеться.

— Ты ведь хочешь, чтобы я поехал с тобой?

Такси притормозило. Поискав мелочь, Лепра заплатил шоферу и быстро обошел машину вокруг, чтобы открыть дверцу с другой стороны. Ему хотелось унести Еву на руках. Но главное, он был горд своей властью. Она считала его слабым. А из них двоих сильнее был он. Благодаря красивой внешности, благодаря таланту. Но в особенности потому, что он в совершенстве владел искусством быть именно таким, каким она желала его видеть. Он с необычайной легкостью перевоплощался в человека, ведомого инстинктом, не способного притворяться. Он играл как виртуоз, привыкший сначала будить в публике любопытство, а потом мало-помалу полностью ее завоевывать. Его настоящей, единственной публикой была Ева. Это для нее он придумывал Жана Лепра, тоскующего, страстного, великодушного. Ева ничего не имела против того, чтобы жизнь напоминала литературу.

Лифт поднял их на пятый этаж.

— Дома никого нет, — сказала Ева. — Старуха Жанна уволилась.

Она впустила его в квартиру и, едва захлопнулась дверь, очутилась в его объятиях. Они долго стояли в прихожей, прижавшись друг к другу и покачиваясь, словно под порывами шквального ветра. Маленькая шляпка Евы соскользнула, упала на пол. Она наступила на нее, не замечая этого. И Лепра, снова, в который раз отрешившись от самого себя, постигал доброту, нежность, забвение.

— Идем, — шепнул он.

Потерянная, тяжело дыша, она покорно дала увести себя за руку. В гостиной, перед роялем Фожера, она попыталась отстраниться.

— Жан… Это нехорошо… Не здесь…

Но свободной рукой она уже расстегивала воротник. Лепра открыл дверь в спальню. В прихожей раздался звонок.

Они замерли и внезапно увидели друг друга, увидели лица, на которых было написано желание. Оторвавшись друг от друга, они настороженно прислушались.

— Не открывай, — взмолился Лепра.

Звонок раздался снова, уже настойчивей.

— Это почта, — шепнула Ева. — Наверно, консьержка нас заметила…

Она медленно вернулась в прихожую, по пути перед каждым зеркалом, маленьким или большим, оглядывая себя, поправляя прическу, приводя в порядок одежду. Лепра со вздохом закурил сигарету. Делать нечего — придется уйти. На мольберте стоял портрет Фожера кисти Ван Донгена. Лепра повернулся к нему спиной, но на рояле стояла фотография Фожера. Лепра стал нервно мерить шагами гостиную. Почему она замешкалась в прихожей? Конечно, читает почту и, вернувшись, удивится, обнаружив его здесь. Лепра вышел в прихожую. Нет, Ева не распечатывала писем. Она внимательно рассматривала плоскую, аккуратно перевязанную бечевкой бандероль.

— Что это? — спросил Лепра.

— Не знаю. Адрес отправителя не указан. Пакет легкий. Взгляни.

Лепра подбросил бандероль на руке.

— Разрезной нож в гостиной, — добавила Ева.

Лепра разрезал бечевку, в бандероли оказалась прямоугольная картонная коробка. Он не торопился, желая проучить Еву. Ведь ничего не стоило отбросить пакет на кресло и вскрыть его позднее… после.

— Это пластинка, — сказал он.

Перевернув коробку, он вытряхнул пластинку на раскрытую ладонь.

— Фирма не обозначена, — заметил он. — Наверно, запись какого-нибудь любителя… Ничего интересного.

Ева получала множество пластинок, чаще всего из провинции, иногда из-за границы. Незнакомые люди сочиняли песни, кое-как записывали их на пластинку и посылали Еве в надежде, что она их исполнит.

— Все равно, давай послушаем, — сказала она.

Она имела обыкновение всерьез прослушивать эти записи. Два или три раза она таким образом помогла пробиться совсем еще молодым людям и потом опекала их с великодушием, которое Жану Лепра казалось чрезмерным. В любом бескорыстном поступке ему мерещились любовные побуждения, и он страдал. Ева поставила пластинку на проигрыватель и, улыбнувшись Лепра, села.