Буало-Нарсежак - Буало-Нарсежак. Том 4. Лица во тьме. Очертя сердце. Недоразумение.

Лепра с трудом дотянул до обеденного часа. Потом забился в кинотеатр. Потом устроился в кафе, где накануне так умиротворенно провел время. Поел кислой капусты. Отяжелевший от пива, перекормленный музыкой, он клевал носом на стуле. Посетители вокруг него уже сменились. Вначале это были те, кто пришел выпить аперитив, перекусить перед тем, как сесть в поезд, те, кому надо было как-то убить вечер, а теперь это были те, кто возвращался из театра. Лепра ушел последним и выбрал самый замысловатый маршрут, чтобы прийти в гостиницу как можно позже. Он не сдастся! Он клялся себе, что не сдастся! Слишком дорого заплатил он за свою свободу. Вернувшись в гостиницу, он наглотался таблеток. Он хотел уйти не от себя — он просто заранее вычеркивал воскресенье. Но плохо рассчитал дозу: очнулся от забытья незадолго до полудня. Лепра открыл ставни, увидел безлюдную площадь, и на него навалилась угрюмая скука пустого дня. Воскресенья и в Париже были для него мукой. А здесь… Что она делает? С кем старается забыть эти последние часы? Она вполне способна… Лепра сел на кровати. Ну нет, она не откроет газ и не проглотит тюбик веронала — такой глупости она не выкинет. Впрочем, может быть, чтобы его наказать… Она из тех женщин, что способны избрать такой высокомерный способ мести. Ведь она наверняка почувствовала себя униженной, обманутой. А он-то вообразил, что достаточно сесть в поезд, чтобы избежать ее мщения… Впрочем, нет, она ограничится тем, что его обвинит, и от Бельгии потребуют его выдачи. Долго ли продлится эта жалкая игра? Он наполнил умывальник холодной водой и окунул в него голову. Я остаюсь здесь… Остаюсь… Остаюсь… В конце концов Лепра стал повторять эти слова вслух, наблюдая в зеркале, как с него, точно с утопленника, стекает вода. Остаюсь. Господи! Да разве же я не свободен!

Город расстилался перед ним, покинутый, обезлюдевший, словно сданный невидимому врагу. Лепра чувствовал, что должен идти быстрым шагом — но куда? Никто за ним не гонится. «Мне надо было убраться подальше, — думал он. — Может быть, в Антверпен. Там, в Антверпене, возможностей больше… Правильно, Антверпен. Вот где спасение». Он пошел на вокзал, купил путеводитель, потом на скамье в сквере прочитал историю Антверпена, разглядывая сложный план города. Порт будоражил его воображение. Для композитора порт — лучший источник вдохновения. Ночь в Гавре уже открыла ему столько в нем самом! Поездов на Антверпен было много — в частности, скорый, отходящий в двадцать два часа. Сейчас семнадцать. Ждать не так уж долго.

Он вернулся в гостиницу, уложил чемодан и заплатил по счету. Вот он и готов на поиски приключений! Но радость не возвращалась. Он отнес чемодан в камеру хранения. Если дела обернутся скверно, из Антверпена можно удрать в Лондон или сесть на пароход, идущий в какую-нибудь более далекую страну. Но Ева не может быть настолько безжалостной!.. Надо было объяснить ей все перед отъездом. Лепра снова стал мысленно оправдываться. Он находил именно те слова, какие следовало сказать. Может, еще есть время их написать? В каком-то кафе на скверной фирменной бумаге он стал исступленно сочинять письмо. Но фразы цепенели, становились чудовищно банальными или невыносимо фальшивыми. Неужели он в самом деле лукавит? Но в чем же тогда правда, та самая правда, ради которой Ева, по ее уверениям, пожертвовала всем? Он разорвал письмо на мелкие клочки, бросив их через плечо. Пора. Час отъезда близился. Лепра поужинал на вокзале сандвичем, взял из камеры хранения чемодан. Огромное табло красными буквами оповещало об отправлении поездов. Берлин… Женева… Париж… У окошек касс толпились люди…

Лепра поставил чемодан на пол, вынул бумажник. Опустив голову, медленно побрел к очереди. Он больше ни о чем не думал. В его голове, как в морской раковине, стоял смутный гул ветра и моря, гул потерянной свободы. Он склонился к окошечку.

— Один до Парижа, во втором классе.

Веснушчатая рука подтолкнула к нему кучку — билет и сдачу; стоящий за ним пассажир деликатно кашлянул. Лепра отошел от окошка. Он словно бы перестал быть самим собой, он наблюдал себя со стороны с чувством отрешенности, которое было глубже любой радости. Подземный переход… перрон… два поезда, разделенные широкой платформой… Тот, что слева, — антверпенский. Справа парижский. Он сел в парижский поезд, устроился в первом же свободном купе и закрыл глаза. Очень скоро его сморил сон. Он почти не заметил, как поезд тронулся. Таможенник хлопнул его по плечу. Лепра обшарил свои карманы, пробормотал несколько невнятных слов и снова уснул. Он сознавал, что спит, и никогда еще ему не было так хорошо и так беззаботно. Иногда толчок возвращал его к жизни, он успевал заметить свет ночника, огни, скользящие за окном, и снова мягко погружался в счастливый покой. Когда поезд замедлил ход, он вздохнул, поискал более удобного положения, но вокруг него началась суета, по коридору взад и вперед сновали люди. Лепра встряхнулся и узнал пригород, еще затопленный темнотой. Вдруг он вскочил… Постойте, какой сегодня день?.. Понедельник. Ему стало холодно. Страшная усталость тяжелым мешком навалилась ему на спину. Состав черепашьим шагом двигался вдоль бесконечной платформы, по которой катила вереница тележек. Теперь предстояло сойти с чемоданом, который выглядел таким смешным, и ни одна душа не встречала пристыженного пассажира. Еще не рассвело. Слишком поздно, чтобы снять номер. Или слишком рано. Оставалось только бродить, снова сдав вещи на хранение. По пустынным улицам полз туман, сплошной, как сетка моросящего дождя. Быть может, Евы нет дома. А может, она просто не одна. Но это больше не причиняло боли. Главное было — выкинуть белый флаг, не слишком при этом унизясь. И снова начался долгий, долгий путь среди теней осеннего утра. Лепра рассчитал, что, сделав где-нибудь привал, чтобы выпить кофе и съесть круассан, он придет к семи часам… Должен ли он предупредить ее по телефону? Но тогда она, конечно, откажется его принять. Лучше явиться прямо так, мятым, грязным, но наконец-то искренним. Туман стал таким густым, что он с трудом соображал, куда идет. Он вошел в какой-то бар и долго сидел там, притулившись в тепле заднего зала, где официант поливал опилки. В нем сгущалась какая-то непроглядная печаль, слипшаяся в комок, который мешал ему глубоко вздохнуть. Он так и не доел свой круассан, поняв вдруг, что настал последний этап.

В половине восьмого он прошел мимо комнаты консьержки и закрыл за собой кабину лифта. Спящий дом уходил вниз, в глубину под его ногами. Он откашлялся, прочищая горло. Упруго дрогнув, лифт остановился. Лепра вышел из кабины, закрыв за собой решетчатую дверь. Теперь он заторопился. Скорее! Пусть появится! Пусть узнает!