Кирилл Казанцев - Соседка авторитета [litres]

– Послушай, черт тебя побери! – вскипела я. – Кто вы такой, Ползунов?! Кажется, я допустила большую ошибку, не попросив вас предъявить удостоверение еще в первый раз.

– Допустили, – согласился толстяк, вынул из кармашка пиджака красные корочки и выложил на стол.

Кажется, он не боится, что я могу порвать их зубами? Или в окно выкинуть? Правильно, знает, что не сделаю ни того, ни другого…

«Старший оперуполномоченный Управления по борьбе с организованной преступностью. Отдел по борьбе с незаконным оборотом оружия. Майор милиции. Ползунов Виктор Степанович».

– То-то я смотрю, Виктор Степанович, как только о Павловске речь зашла, у вас такое глупое выражение лица сформировалось, – я бросила корочки на стол. – И что дальше, Ползунов? «В «Энергии» только двое могут подписывать документы, и это либо вы, Лариса Инваровна, либо Горецкий»… Будем считать, что об этом мы уже поговорили, благо, этот бред я слышала совсем недавно, так что помню. Дальше что?

Ползунов поджал губы, как старушка, и вытер их уголки указательным и большим пальцами левой руки. Правой рукой он уже что-то писал на бланке. Я вчиталась: «Протокол задержания».

Была уже ночь, окна смотрели на меня черными квадратами Малевича, рядом, в позе казака, пишущего письмо султану, корпел над текстом Ползунов, стены были увиты декоративным матерчатым плющом, неплохого, кстати, качества, в углу стоял телевизор, на огромном экране которого скотчем была прикреплена бумажка: «Вещдок с уб. Гольштейна, 12.08.01 г.», а над головой застыла люстра, с одного из рожков которой тоже свисала какая-то бирка. От теплого потока воздуха, поднимающегося от растра старинной лампы на столе Ползунова, бирка крутилась, и, пока майор корпел над заполнением соответствующих граф, я читала.

«Вещдок»… Оборот.

«… с уб. Бра…»… Оборот.

«… гина В.М…»… Оборот.

«…25.05.00 г.».

«Вещдок с убийства Брагина В.М.», стало быть. Замечательно. С детства мечтала оказаться в листопаде подобных документов!

Дальше я читать не стала, закружилась голова, и перед глазами поплыли фиолетовые, с розовой каемкой, круги.

– Распишитесь, Рапкунайте, – ко мне подъехал заполненный бланк.

– Что это за писанина? – поинтересовалась я, даже не притрагиваясь к ручке.

– Это протокол о вашем задержании, – объяснил, почесав нос, Ползунов. Когда он убрал руку, его переносица рдела бордовым пятном. У мужика чувствительная кожа, даже удивительно. С такими сволочными повадками, а кожа – как у младенца. Чуть заденешь – сразу раздражение. А если врезать?..

Я лихорадочно тряхнула головой. Сегодняшний день навалился на меня, как пьяный мужик, и я, дожидаясь рассвета, никак не могла из-под него выбраться. Сейчас же, вчитываясь в текст, написанный убористым почерком милиционера, я начала догадываться, что этот рассвет я встречу здесь же, в Управлении. В голову стали забредать сумасшедшие мысли, и, чтобы не сойти с ума или на самом деле не воткнуть в глаз Ползунову вот это шило, торчащее из его письменного прибора, нужно гнать их прочь.

– Я не буду ничего подписывать, – заявила я и откинулась на стуле. Интересно, а днем я в спальне кувыркалась? Кажется, да. Мы с Димой тогда пришли из магазина и почему-то не стали дожидаться ужина, разговоров и прелюдий. Будь все проклято… Вот гады… А как мы с Димой!.. То-то я смотрю, у Варяскина глаза масленые, как будто он беляшами утром вытирался, а не полотенцем.

– А не хотите, как хотите, – равнодушно заметил толстяк. – Сейчас вызовем двоих понятых и в их присутствии составим акт о том, что от подписи вы отказались. Приложим акт к протоколу, и этого для дежурной смены ИВС будет предостаточно.

– Для дежурной смены чего? – ужаснулась я, уже слышав эту аббревиатуру. Не помню, с чем это связано, но у меня сразу всплыли в памяти дурные воспоминания. То ли кто-то из знакомых в этом ИВС бывал, то ли из этих криминальных телепрограмм…

– Для дежурной смены изолятора временного содержания, – объяснял между тем Ползунов. – Перед следственным изолятором вы будете водворены именно в изолятор временного содержания. Ну, в прошлом это называлось КПЗ.

Слово «водворены» привело меня в еще больший ужас. А от аббревиатуры КПЗ колени судорожно колыхнулись и больно стукнулись друг о друга. Понятно, что, как и в случае с платком, это не ускользнуло от въедливого внимания моего теперь уже старого знакомого.

– Впрочем, сегодня уже не повезем, транспорта нет, – у Ползунова был такой вид, словно он делал мне подарок. – Ночевать у нас в камере будете.

Я сейчас умру от декомпрессии.

– А дома никак нельзя переночевать? Я потом сама к СИЗО подъеду.

Ползунов не выдержал и расхохотался:

– Дома – нельзя.

И это было последним, на чем держалось, зацепившись одной рукой, мое терпение.

– Да вы тут что, совсем одурели?!! – Придавленный шок прошел, и мною овладела ярость. – За что меня в изолятор?! Что я сделала?! Где мой адвокат, ты, пожиратель язвы?!

– Я бы не шумел так на вашем месте, – посоветовал Ползунов. – Сначала вы занимаетесь реализацией краденых автомобильных двигателей, а спустя два часа, тогда, когда я вам уже почти поверил, вы принимаете из Латвии груз с германскими перфораторами, среди которых дюже аккуратно упакованы два русских автомата! И теперь я опять должен поверить, что вы ничего не знали и действовали исключительно из соображения исполнения распоряжения Горецкого, директора?!

Его лицо побагровело, и мне вспомнились все заокеанские боевики, где добрый полицейский превращается в злого и начинает подозреваемого душить. Пока я растирала шею, в которой заклинил механизм дыхания, майор продолжал бесноваться:

– Куда вы хотели переправить оружие, Рапкунайте?! Или хотели оставить в своей коллекции, расстреливать конкурентов «Энергии»?!

– Ты что, спятил, мент?!! – заорала я. – Выпусти меня отсюда, пока я тебя не расстреляла!!

– Вот видите, – внезапно успокоился Ползунов. – Разговор у нас с вами не получается. Вы скрытны, как рысь. Простите, конечно, но женщине, занимающейся контрабандой оружия и так хорошо играющей роль праведницы, больше подходит определение «рысь», а не «лань».

Перед моими глазами поплыли хорошо знакомые круги с оттенками от Диор.

– Господин Ползунов, оскорбление я, конечно, стерпеть смогу. Так что сейчас можете хамить, сколько угодно. Но вот с незаконным помещением за решетку я, простите, согласиться не могу. А сейчас я хочу увидеть своего адвоката и, если не увижу, обещаю вам полные карманы неприятностей.

– Уголовное дело возбуждено, следствие начато, госпожа Рапкунайте. Вы имеете на адвоката полное право. Впрочем, вы имеете на него право в любом случае.

Я понимаю, о том, что возбуждено дело, он мог бы в данном контексте не говорить, но, видимо, ему это доставило неслыханное удовольствие.