Кирилл Казанцев - Соседка авторитета [litres]

– В данный момент вы подозреваетесь в незаконном перемещении через границу особо опасного вида контрабанды и незаконном обороте оружия. Наказание за данное деяние предусмотрено статьей сто восемьде… Да бог с ними, официальными фразами! – перебил он сам себя и махнул рукой. – Давайте я, как вы любите, – своими словами. От семи до двенадцати с конфискацией.

– В прошлый раз было от пяти до десяти.

– Прогресс налицо. Поэтому, пока вы не натворили чего-нибудь от двадцати до пожизненного, вас нужно срочно поместить в замкнутое пространство, в такое, где вы даже до себя не доберетесь. Я говорю об общей камере на восемь мест, где одновременно проживают пятнадцать милых дам. Тюрьмы у нас, несмотря на непрекращающиеся амнистии, переполнены. За вами присмотрят.

Ползунов, кажется, разговор закончил. Но сейчас все было наоборот. Его не собиралась заканчивать я.

– Послушайте, майор, – запротестовала я. – Вы же майор. Вы же как-то сумели дослужиться до этого звания. Поэтому должны же хоть чуть-чуть соображать? Зачем мне два старых автомата? Ну вы сами подумайте, зачем мне два долбаных автомата? И потом, неужели я, зная, что в вагоне спрятано оружие, приехала бы на вокзал и в присутствии двух таможенников спокойно наблюдала за тем, как коробки перегружают в фуру?

Ползунов подобрел, и голос его стал мягким, почти как на рыбалке.

– Вот и я о том же.

– О чем? – заволновалась я. – О том, что я наблюдала, как из вагона выгружают оружие, прошедшее пятнадцать войн?

– Понятное дело, – развел руками милиционер. – Это говорит о том, что об оружии вы не знали.

Я едва не потеряла сознание.

– Так что ж ты… Что же ты, мусор поганый, нервы мне здесь мотаешь? Я с ума схожу, ночь на дворе, а он изгаляется, как гестаповец!..

– Полегче, – предупредил Ползунов, – дамочка. Не в офисе, чай, «Энергии». Кстати, чаю хотите? Не хотите? Как хотите. А отпустить вас я не имею права. Даже если вы не знали об автоматах. Это нужно доказать. Следствие по этому делу, учитывая, что часть фигурантов находится в городе-побратиме Риге, будет идти не менее шести-семи месяцев. Если даже вы не при делах, из ворот СИЗО вы выйдете не раньше конца весны следующего года.

К головной боли прибавилась боль сердечная. Потом почечная. Когда стало покалывать в печени, я поняла, что это не инфаркт, не цирроз и не колики. Это неврастения. Еще немного, и я начну чесаться, как Ползунов. А он, к слову сказать, если я забыла об этом упомянуть, чесал себе то ноги под столом, то ладони на столе.

– Вот если бы… – глубокомысленно выдавил майор. – Тогда, конечно. Хотя… Вы мне отказали еще при первой встрече. Так вам адвоката, говорите, Лариса Инваровна?

– Что там? – уцепилась я за последнюю надежду. – В чем я вам отказала в первую встречу? У меня провалы в памяти или вам показалось? Надеюсь, вы мне в первую встречу, когда я себя плохо контролировала, постель не предлагали?

– Да вы что… – Ползунов покраснел так, что я уверовала в то, что предложить женщине постель он не сможет ни при каких обстоятельствах. – Я о другом говорил.

– Господин Ползунов, наша беседа мне напоминает кота, застрявшего в заборе. Вы то потянете его за хвост, то, обойдя, начинаете рвать за голову. Кот орет, а вы, простите за похабность, не вытолкнуть, не вытащить. Что вы мне предлагали?

Ползунов встал, запалил десятую, наверное, по счету, папиросу и отошел к окну.

– Я постараюсь быть с вами предельно откровенен, Лариса Инваровна, – пообещал он. – Дело в том, что за деятельностью Геннадия Аркадьевича Горецкого мы наблюдаем вот уже восемь месяцев. Не стройте иллюзий, мы знаем об «Энергии» все. Даже в котором часу вы начинаете красить губы за столом.

– И во сколько? – Вопрос не к месту, глупый, но я баба, и мне очень хочется знать, врет он, что знает, когда я крашу губы, или нет.

– Когда приходите после обеда или когда уходите домой? – уточнил Ползунов. – В первом случае, когда вы обедаете в кафе «Пингвин», вы возвращаетесь без четверти два, бросаете в верхний ящик стола сумочку, вынимаете из ридикюля, находящегося в среднем ящике стола, губную помаду морковного цвета – на работе вы пользуетесь только морковной – и красите губы. Второй раз вы подкрашиваетесь в начале шестого. На этот раз бордовой. И уже в семнадцать пятнадцать вместо семнадцати тридцати уходите домой. Что-нибудь еще?

Я сидела, словно по мне разлилось жидкое олово, да потом и застыло. Господи, последние надежды на то, что у меня в икебане на столе нет никаких «глазков», не оправдались. Ползунов все перечислил в таком четком порядке и с таким обыкновением на лице, что о количестве имеющихся кассет оставалось лишь догадываться. Значит, и спальня…

– Так вот, об откровениях, Лариса Инваровна, – оценив мое потрясение, продолжал Ползунов. Сказать по совести, нашему Управлению не нужны вы. Нужен Горецкий. И вы, как законопослушный человек, желающий остаться на свободе, должны рассказать нам о том, какие противоправные сделки совершал Геннадий Аркадьевич за последние три года. Вы же три года работаете в «Энергии», а, Лариса Инваровна?

Теперь меня полили еще и дерьмом.

– Не поняла…

– Все вы поняли. Отдайте нам все сделки Горецкого, и я обещаю вам, что на суде вы выступите свидетелем, а не подсудимым. И сегодня пойдете домой. Я даю слово офицера.

Я посмотрела на Ползунова снизу верх. Неужели этот толстяк хотя бы на секунду может предположить вероятность того, что я начну продавать Горецкого по частям? Он хочет, чтобы я рассказала ему, как Гена в двухтысячном году перебросил двенадцать миллионов рублей от будущего депутата Облсовета Валькина через свой счет на счет местной телерадиовещательной компании и заработал на этом восемьсот тысяч? Или как в следующем году сделал то же самое для депутата Горсовета Елгина? Или как продал финнам лес хвойных пород как брак? Или как в прошлом году получил два миллиона рублей бюджетных денег на очищение дна Москва-реки от промышленного мусора, да так ничего и не вычистил? Или как приватизировал завод металлоконструкций и продал его питерцам за двадцать пять миллионов рублей? В текущем году Гена тоже отличился. Получил с государства компенсацию НДС за зарплату двух тысяч рабочих, которые после войны стали качать нефть в иракском Киркуке. Я не видела ни одного из них, однако о подлоге узнала лишь тогда, когда документы с резолюцией «добро» вернулись из мэрии. Горецкий выпил по случаю и проболтался. Понятно, что одной только мне.

Но чтобы через границу везти два автомата… Горецкий любит зарабатывать на всем, что подворачивается под руку, но он не крохобор. Сколько стоит автомат на черном рынке? Триста долларов? Четыреста? Рисковать всем ради восьмисот долларов?.. Это не в стиле Горецкого. Однако факт оставался фактом. Я об автоматах ничего не знала, в противном случае ни за что бы не поехала встречать этот груз. Значит, знает Гена, и Ползунов прав, настаивая на этом.