Любовь Арестова - Тайна двойного убийства

Антон Волна заехал на "Радугу”. В будке у ворот довольный Иванцов пил чай с участковым — усатым молодцеватым своим ровесником. Хоть здесь был порядок.

Глубокой ночью капитан добрался до дома и уснул, едва коснувшись головой подушки.

Ночью прошел небольшой дождь, разрядил духоту. А утро выдалось хмурым и сумрачным, стволы деревьев у близкой опушки обнимал ранний молочный туман.

Антон тоже был невеселым. Едва мы, высадив у детсада Людмилу с Катюшкой, остались одни, капитан принялся рассказывать о ночных событиях. Узнав о том, что не нашлась Любарская, встревожилась и я.

— Давай заедем к ней, — попросил Антон.

Дубовая дверь квартиры Любарской на лестничной площадке среди коричневых дерматиновых сестер выглядела, словно невеста, — светлая, нарядная, с блестящей ручкой финского замка.

Антон нажал на кнопку звонка, затем растерянно оглянулся на меня:

— Если дома только Таня — не услышит.

Но послышалось щелканье замков, загремела цепочка, и дверь приоткрылась. Увидев испуганно-круглые глаза Тани, я поняла, что Любарской нет.

Она не пригласила нас, вышла сама на площадку, затрясла отрицательно головой:

— По-охо! — напряженно выдавила Таня. — По-охо!

— и принялась жестикулировать пальцами, губами.

’’Плохо”, — было ясно. А больше ничего мы не могли понять. Увидела это и Таня, глаза налились слезами.

Волна беспомощно развел руками:

— Вышлю переводчицу, — раздельно, по слогам и почему-то очень громко сказал он Тане.

Та согласно закивала, поняла. По пути в прокуратуру я спросила Антона:

— Говоришь, ослепила тебя машина? И у дома Любарской?

— Почти, — насторожился Волна.

— Не узнал машину?

— Ночью все' кошки серы, — сказал Антон. — По мотору — "Жигули”.

— Да не она ли сама тебя и ослепила? Ехала домой, увидела тебя и не пожелала с тобой встречаться. Ослепила — ис глаз долой!

— А что, это мысль. У Любарской как раз "Жигули”. Но фары, фары мощнейшие были. В общем, — подытожил капитан, — раз дело приняло такой оборот, надо заняться Любарской. Заскочу только на "Радугу”, помогу Радомс-кому начать ревизию.

— Антон, опечатай склады на всякий случай, — посоветовала я. — Сказали "а”, надо говорить "б”.

Волна согласился:

— Пожалуй, ты права. Сейчас организуем.

Он уехал, а я сразу позвонила в аптекоуправление — так мне не терпелось, так необычно было исчезновение потерпевшей.

В отделе кадров мне сразу, без проволочек, сказали, что вчера под вечер Любарская взяла по семейным обстоятельствам неделю в счет отпуска. Вот это новость! Может,' ошибся Антон вечером, может, Таня хитрит и Любарская дома? "Что ж, вот приедет — пусть выясняет”, — решила я. Однако странно тревожным было все это.

Справилась о Гулине.

— Еще день-два, — сказал мне врач.

Подождем. День-два не так и много. Едва положила трубку, раздался звонок:

— Тайгина? Наталья Борисовна! — голос начальственный, уверенный и чуть знакомый.

— Слушаю, — осторожно ответила, стараясь вспомнить, кому принадлежит вальяжный баритон.

— Лебедев говорит…

— А, Лебедев. Знаю. Встречались в исполкоме. Что за надобность во мне?

— Наталья Борисовна, — голос Лебедева стал строгим и укоризненным. — Что за дела у вас на "Радуге”? Ко мне жалобы идут, работу срываете…

— Вас информировали неверно, — я воспользовалась небольшой паузой, — работу на станции мы не срываем, расследуем дело, которое поручено прокурором…

Лебедев перебил:

— Но вы дергаете людей, отрываете от работы, задаете нелепые вопросы, а сейчас — пожалуйста, опечатали склад.

— Я расследую дело.

— Ну какое там дело, — раздраженно сказал мой собеседник, — посадили взяточника — и славу Богу! При чем здесь производство? Из-за одного преступника теперь страдает дело. Мы этого вам не позволим!

Я старалась говорить спокойно, хотя поднималась злость. Не успели еще приступить к ревизии — пожалуйста, нашлась защита! И доводы какие — страдает производство! От ревизии ли оно страдает — надо разобраться.

— Простите, но следствие ведется по плану. Ревизия на станции необходима. А виновным Гулина может признать только суд, так в нашей Конституции записано. Пока же не признал, засомневался и предложил провести новое расследование, что мы и делаем. Законными методами.

— Да зачем вам ревизия? Вы подозреваете что-нибудь? Какие сомнения в виновности этого взяточника Гулина?

— Следствие только началось, — сказала я, — и я не могу отвечать на ваши вопросы.

— Мне не можете отвечать? — в начальственном голосе появились визгливые нотки и ударение — на первом слове.

— Вам, — сухо сказала я. — И тоже в соответствии с законом.

— Придется ответить, — поднял голос Лебедев, — и не только мне!

— По всем вопросам прошу к прокурору, — твердо ответила я. — Не думаю, чтобы ваше вмешательство шло на пользу делу — и нашему, уголовному, и производственному.

Лебедев не попрощался, как, впрочем, и не поздоровался, бросил трубку. Огорченная разговором, я обдумывала его. Кроме неприятного осадка, он оставил у меня уверенность в том, что мы задели на "Радуге” сферы, проверка которых кому-то нежелательна. Оперативность проявлена поразительная. Волна еще не сообщил мне о своих действиях, а исполкомовский Лебедев знает. И не только знает — пытается помешать. Откровенная угроза слышалась в его обещаниях!

Ну уж нет. Не пройдет. Вспомнились его слова о преступнике — Гулине. Как уверен! А вот суд усомнился, Буйнов тоже. И я сомневаюсь. Вообще в нашей работе, я в этом уверена, сомнение — великая вещь и залог справедливости. Это несомневающиеся могут обвинить невиновного. От них, несомневающихся, второе страшное зло — непогрешимость решения. Нет уж, я буду сомневаться и искать. До последнего, пока не возникнет уверенность.

Но другому дано право усомниться в правильности и моего решения. А если возникнет такое — новая и новая проверка.

Истина вообще-то скрытная особа, а если еще ей, как в наших делах, помогают укрыться? У нас не просто производство, а производство справедливости, как же можно вот так, уверенно…

Пришлось зайти к прокурору. Доклад мой не понадобился. Видимо, Лебедев звонил и ему. Я видела, что правое ухо Буйнова горит — он, когда сердился, так крепко прижимал трубку к уху, что оно краснело.

— Ничего, Наталья, — сказал он. — Такие укусы беру на себя. Ты, видно, на правильном пути. Эта "Радуга”, понятное дело, обслуживает многих подобных "адвокатов", так что защита объясняется просто, да в наши дни не поможет. Справимся. Ишь ты, зона вне проверок и критики. А вот что у тебя с потерпевшей вышло?

— Не можем разыскать потерпевшую.

— Как не можете? — удивился Буйнов. — Тут жалоба на тебя.