Любовь Арестова - Тайна двойного убийства

Эксцесс на контейнерной капитану совсем не нравился. Эта аккуратно уложенная на пустырь плита наводила его на мысли совсем не такие, как подсказывал директор. Прямо сказать, противоположные мысли. "Что ж, на то и щука в речке, чтоб карась не дремал”, — подумал Волна.

Встречались в его работе ситуации и не такие. И он знал, что те, с кем он боролся, против кого выступал, они не так просты, как даже в книжках читалось, в кино виделось. Нет, его, капитана, противник сложнее — изворотливый, умный, с продуманной системой действий. И его недооценивать нельзя. Это тоже преступление — недооценить такого врага, который может обратить в свою пользу, а главный от него вред даже не материальный, нет — тут правильно подметил вахтер Иванцов. Моральные издержки, развращение душ — вот в чем основной ущерб.

Плита, словно дорога в прошлое, заставила капитана принять еще одно твердое решение. Виктора Викторовича он не посвятил в свои планы.

Капитан Волна, как мне сказали, был на территории, поэтому я принялась за дело, не дожидаясь его.

Еще по дороге на "Радугу” решила, что вначале возьму образец шрифта юрисконсультовой "Оптимы” и только после этого допрошу его самого.

Если юрисконсульт причастен к заявлению Любарской, он поймет, что значит отбор образцов.

Паршин вышел из-за стола мне навстречу, поздоровался подчеркнуто учтиво. Серый чехол горбился, укрывая машинку — все было, как говорится, путем.

Пригласила понятых, разъяснила, что собираюсь делать и с удовлетворением заметила беспокойство юрисконсульта. Он словно поеживался под великоватым костюмом, подергивал узкими плечами, отчего рукава пиджака удлинялись, закрывая костяшки пальцев.

Приготовив бумагу, подошла к столику, сдернула дерматиновый грязноватый чехол. "Оптима”. Да, "Оптима”. Но вроде бы царапнуло меня что-то по сердцу. "Просто не разглядывала ее вчера”, — успокоила себя, чувствуя, однако, неладное.

Заправила бумагу за валик, тронула клавиши — и побежали по белому полю буквы, — увы, мне стало окончательно ясно — не те. Совсем не те, что были вчера. Машинка была другая!

Оглянулась, Паршин не успел отвести взгляд, смотрел настороженно и боязливо. "Ну, погоди”, — зло подумала я, но сомнений своих не выдала, довела начатое до конца.

Расписались в протоколе понятые, ушли. Мы с Паршиным остались в кабинете вдвоем. Молчание затягивалось, и нервы у Паршина сдали:

— Я вижу, вы чем-то недовольны, Наталья Борисовна? Не могу ли я помочь?

— Можете, — сказаная спокойно. — Где ваша машинка?

— Не понял, — ответил юрисконсульт на мой вопрос, но я не стала повторяться, ждала.

— Я не очень часто печатаю, — заторопился вдруг он. — Мне неясно, о чем речь? Это моя машинка. "Оптима”.

— Что ж, приступим к официальному допросу. Надеюсь, как юрист, вы знаете, что за дачу заведомо ложных показаний может наступить уголовная ответственность, — предупредила его я.

Паршин затравленно озирался и напропалую врал. Казалось, он не очень-то и скрывает это — настолько неуклюжей и грубой была ложь. И лишь когда я вроде бы безразлично попросила папку с последними претензионными письмами и запросами, он замолчал. Подавая мне папку, неуверенно заметил:

— Может, без моего ведома кто машинку заменил? На ремонт? А?

Я засмеялась.

— Найдем машинку, — ехидно пообещала я ему, — не извольте беспокоиться, найдем.

Он мелко-мелко закивал, словно затряслась в припадке голова. В аккуратности юрисконсульту отказать было нельзя. Письма ровненько наколоты в скоросшивателе и — вот они, те вуальки на буквах, насторожившие меня. Вот они — в каждом письме, даже во вторых экземплярах! Удовлетворенно захлопываю папку — этого достаточно для экспертизы. А замена машинки тоже говорит о чем-то.

Настроение у юрисконсульта подавленное, и он уже не так категоричен, как в начале допроса:

— Возможно, просили и печатал — не помню. Любарскую знаю, но не помню, обращалась ли она ко мне. Возможно, и обращалась… Надо бы у нее спросить, — споткнулся было на последней фразе, но закончил. Ах, люди, люди! Я так хорошо представляла себе бурю, что в душе юрисконсульта. Вначале он казался себе умным и хитрым — эк, здорово обманывает следователя, то бишь меня. Но я-то — профессионал. Следователь. Работаю с людьми. Самыми разными. И научилась понимать кое-что. На ложь у меня особое чутье — просто аллергия. А если серьезно — ложь Паршина, я вижу, породил страх — тот, что мечется в глазах, подергивает плечи, выжимает крупный пот на лбу, неизвестно где переходящем в розовую лысину, старательно прикрытую зачесанными сбоку прядками. Этот вороватый страх даже запах имеет — он пахнет скверно, я чувствую. А Паршин страдает вовсю. Упал было духом, когда я зацепила его письма, но вновь воспрянул, едва догадался произнести: "Надо бы у нее спросить”.

’’Стоп”, — останавливаю я себя. Конечно, надо бы спросить, но ведь не спросишь. Нету Любарской. Что об этом знает юрисконсульт? Ишь, приободрился. Вроде реванш взял за машинку.

Ладно, Вениамин Романович, придет время — спросим. Не беспокойтесь, юрисконсульт Паршин, придет время для спроса. Уже, считай, пришло. Но, говорил мудрец, кто хочет обвинять, не вправе торопиться. Посему с обвинениями повременим.

Закончив работу с Паршиным, я зашла к ревизору. Радомский встретил меня приветливо, разулыбапся. До чего же приятный старик! Здано Янович показал мне свои записи, многозначительно подмигнул:

— Гляньте, сударыня, сюда вот.

Каллиграфическим почерком ревизора сделаны были уже довольно обширные записи. Я прочитала строчку, что указал мне Радомский. В графе "приход” значилось: "блок-фары ВАЗ-2105 — 2 тысячи штук”. В графе "расход” — цифра 200. Я вопросительно посмотрела на ревизора, тот засмеялся:

— Запас сделан на 10 лет вперед, а ведь в других местах эти самые блок-фары — острый дефицит.

— Запас карман не тянет, — попыталась я пошутить, но старик шутки не принял:

— Тянет, да еще как. Такие накопления — благодатная почва для махинаций. Вам еще предстоит выяснить, зачем и почему этот запас.

— Конечно, конечно, — я поспешила загладить неудачную шутку, рассердившую ревизора.

Вскоре пришел Антон, мы обменялись новостями. Договорились, что созвонимся, и я уехала.

В лаборатории судебных экспертиз пришлось долго упрашивать, чтобы экспертизу текстов сделали срочно, к завтрашнему дню.

— Всем надо срочно, срочно, — ворчал эксперт. — Где мы время-то возьмем? Не с бухты-барахты дают заключение, здесь научно-исследовательское учреждение. Понимаете, научно-исследовательское.

Я покорно кивала, соглашаясь. Конечно, мы, следователи, — эгоисты. Думаем лишь о себе и своих сроках. Да, конечно, нам наплевать, что нас много, а их, экспертов, — раз-два и обчелся. И что они тоже люди. Я готова принять обвинение во всех смертных грехах, только, пожалуйста, проведите экспертизу. Срочную. К завтрашнему дню. Чтобы Паршин и К 0, а в наличии последней я не сомневалась, поняли: мы вооружены лучше их и шутить вовсе не намерены.