Дмитрий Петров - Расплата. Яростное безумие

Фишер гордо посмотрел на меня и добавил умоляющим голосом:

— Видите — самая что ни на есть подходящая кандидатура в убийцы. Только признание осталось получить.

— Да, — согласился я. — Такой вполне мог. Мотив у него есть. На почве ревности и обиды… Моральный облик преступника очевиден. Антисоциальный тип. В суде пройдет несомненно.

— Вот и я говорю, — обрадовался Фишер. — Только признание получить. Пусть будет явка с повинной. И мы его живо убийцей назначим…

— А орудие убийства? — спросил я.

— Найдем, — быстро, не моргнув глазом ответил Фишер.

— А способ убийства? А обстоятельства?

— Напомним, — грозно сказал капитан. — Если он сам забыл — мы ему напомним. Главное, — чтоб чистосердечно признался.

Если бы Бык признался, это было бы замечательно. Тогда у нас была бы самая высокая раскрываемость в области. Да еще такие громкие дела… Что одно, что другое.

— Давайте его сюда, — сказал я капитану. — Будем его «колоть».

Фишер с уважением посмотрел на меня и удовлетворенно усмехнулся. Он добился своего, заставил-таки меня принять участие в работе.

Стул поставили посреди комнаты. Быка ввели и посадили на него. Фишер зашел сзади и встал за спиной предполагаемого убийцы. Я остался сидеть перед ним, глядя ему в дебильное испуганное лицо.

Два оперативника встали по бокам от Быка, возвышаясь над ним. Нам предстояло серьезное и ответственное дело, и все следовало сделать по правилам, по испытанной энкавэдешной схеме…

— Гражданин Быков, — начал я грозным замогильным голосом. — Вы признали, что вступили в связь с потерпевшей гражданкой Бауэр… Вы подтверждаете это?

Быков посмотрел на меня жалобными глазами и неожиданно тонким голосом ответил:

— Подтверждаю.

— Я обвиняю вас в убийстве гражданки Бауэр, — сказал я уже громче, на всю комнату.

И тут по всем правилам вступил Фишер:

— Расскажите, как и при каких обстоятельствах вы убили гражданку Бауэр, — почти закричал он, наклонившись сзади в самое ухо Быкова.

Тот попытался мотнуть головой назад, но Фишер прикрикнул на него:

— Не оборачиваться!

Тут опять наступила моя очередь, и я крикнул, повторив вопрос капитана:

— Расскажите, как вы убили Валентину Бауэр!

И Фишер тут же закричал сзади:

— Быстро и подробно! Быстро и подробно!

Бык опять сделал движение головой, и тут в дело вступили оба оперативника. Они положили свои руки ему на плечи и закричали одновременно:

— Не оборачиваться! — кричал один, нависая над Быковым.

— Чистосердечное признание облегчит тебе участь! — выкрикивал второй через равные короткие интервалы времени.

Потом они оба замолчали, и Фишер, приблизившись совсем близко к затылку Быкова, заорал:

— Признавайся, гад, прокурору!

Быков оторопело молчал. В газах его стояли слезы страха. Это все они такие, я знаю.

Хулиган вообще именно такой. Он гордый и сильный, пока на воле. А в такой ситуации он перестает вообще быть личностью. Это слизняк. На первом же серьезном допросе часто оказывается, что гроза местных улиц и тупиков — просто жалкий маменькин сынок. Он плачет и размазывает слезы по щекам. Никогда в такие минуты и не подумаешь, про такого, на что он был способен, пока был на воле…

— Это не я, — наконец сказал он. Губы его тряслись, но он еще раз повторил: — Я ее не убивал. Даже и не думал.

Я встал перед ним, расставив ноги и покачиваясь на носках.

— Сейчас подумаешь, — сказал я угрожающе. — Я тебе расскажу. Когда Валентина Бауэр послала тебя подальше, ты почувствовал какое ты дерьмо на самом деле. Она вернулась к мужу, а ты, гад, решил ее убить.

Наступила тишина. Теперь все молчали и ждали последующих событий.

— И ты ее убил, — продолжал я. — Мы это знаем. И вообще все про тебя знаем. У нас есть свидетели, что это ты убил. Ты не знал, что есть свидетели, как ты убивал? А у нас есть такие.

— Где ты ее убил? — задал вопрос Фишер, все так же стоя сзади.

— Где ты взял топор, чтобы отрубить ей голову? — спросил тут же я со своего места…

Так продолжалось минут пятнадцать. С крика мы переходили на шепот. Иногда мы задавали вопросы сразу вчетвером, одновременно — спереди, сзади и в оба уха с двух сторон.

Бык не сказал нам ничего. В конце концов у него случились судороги от страха. Это произошло во время того, как два лба-оперативника, наклонившись к нему, кричали, что можно сделать с ним в одиночной камере, если он не сознается. От этих подробностей Быку стало дурно… Лицо его стало белым, и он сполз со стула.

— Готов, — сказал один оперативник. — Спекся, собака… Теперь подпишет.

Второй оперативник вылил стакан воды на голову Быка и сильно тряхнул его за плечо.

Бык открыл мутные глаза и сказал несколько слов, из которых ни одного мы не поняли.

Вода стекла по его одежде, и на полу разлилась маленькая лужица. Мокрые волосы прилипли ко лбу.

— Садись к столу, — сказал все так же грозно Фишер — И пиши признание.

В пальцы Быку вставили ручку, а Фишер, садясь с удовлетворенным видом за свое место, сказал:

— Пиши, я тебе диктовать буду. Чтоб ты все правильно написал, как было…

Он закурил, и выдохнув дым в лицо Быка, сказал:

— Пиши. Я, гражданин Быков, признаюсь в том, что убил гражданку Бауэр… Пиши, когда ты ее убил, и как. Где, тоже не забудь.

— Дайте закурить, — попросил Бык сиплым голосом. Это тоже было его ошибкой.

— Я тебе покажу, сука, как сигареты просить! — закричал внезапно Фишер, опять вставая со своего места и делая жест, как будто собирался ударить Быка через стол кулаком. — Я тебе покажу! — крикнул он еще раз в тишине комнаты, так что Бык втянул голову в плечи и опустил глаза, в которых застыл ужас.

— Пиши, когда напишешь, получишь сигарету, — сказал твердо Фишер, садясь на место.

Расчет его был прост. Нужно было запугать задержанного до невозможности, до истерики. «Показать ему его место», — как сам это называл опытный Фишер. Чтобы он осознал себя полным ничтожеством, червем, уже наполовину раздавленным.

Было ясно, что испытанный фишеровский метод и на этот раз дал свой результат. Бык был полностью деморализован. Вот-вот, и он трясущейся рукой напишет «явку с повинной». И дело будет блестяще раскрыто.

Но тут произошло неожиданное. Бык заплакал и выронил из пальцев ручку.

— Я не убивал, — захныкал он. — Это не я… Я сам ее бросил. На фиг она мне сдалась. Она старая… У меня молодых сколько хочешь…

Быка прорвало. Слезы текли по лицу, оставляя мокрые бороздки на щеках.

Тут мне пришла в голову одна мысль. Я быстро обошел стул, на котором сидел плачущий Бык, и сказал строго:

— А кто убил? Кто Валентину убил? Ты говоришь, что не ты. А мы знаем, что ты. Вот и докажи, что не ты. Кто ее убил?

Я старался изложить ему свою мысль по яснее, чтобы он понял своим воспаленным умом.