Валерий Шарапов - Человек в безлюдной арке

В курилку они не пошли - она была полна отдыхавших от работы и занятий курсантов, решили прогуляться по дорожке вдоль бараков.

- У тебя уже две нашивки? - покосился Мишка на рукав кореша.

- Позавчера на вечернем построении зачитали приказ, - довольно заулыбался тот. - Теперь я оберефрейтор.

- Рассказывай, как ты попал в Польшу.

Почесав выбритый затылок под пилоткой, Амбал признался:

- Случайно вышло. Я и ведать не ведал, что так сложится. После того, как убег из больнички, первым делом вскрыл замок какой-то коммуналки. В тамошнем коридоре снял с верёвки сушившуюся одежду, подобрал обувку, прихватил ватник - по ночам-то, в конце сентября не жарко. Кое-как доковылял до Зойкиной квартиры, а там хорошо остерёгся, сначала глянул в окно,а не на приемки в дверь вломился…

Несколько шагов они шли молча, лицо Амбала стало серым, каменным, лишь желваки на скулах ожили и беспрестанно натягивали загоревшую кожу.

- Что же ты там увидел? - сгорал от нетерпения Мишка.

- Наши кореша спелись с Анархистом Шведом. Помнишь такого?

Васька Швед, от которого ты накрылся в ту ночь?

- Ну, вор мать его, чтоб его на перо посадили. Представляешь, сидит за нашим столом, жрёт водяру, Зойка у него на коленях прыгает, что-то щебечет, смехом заливается, как бановая бикса, ей богу. Меня в камеру не успели определить, а её уже другие за литавры мациют. Рядом Чуваш и Стёпка Свисток, с перевязанной башкой. (бановая бикса - вокзальная проститутка. Литавры - женские груди)

- Как же так? - подивился Протасов. - Они же корешами твоими были.

- Были, да сплыли. Стёпке, как я выяснил позже, у магазина пулей ухо отшибло, ну и с инкассатором дело не выгорело. Вот и затаили они на меня обиду. А тут ещё этот Швед нарисовался. Стою у оконца, слушаю как он их подзуживает: - какого хрена вы под Амбалом ходили? Он же пропащий, неудачник. Он выше карманника никогда не подымится. Ай-да под меня! В рыжье купаться не будете, но красивые бабки на кармане не переведутся, зуб даю. (рыжьё – золото)

- И что же?

- Они ударили по рукам, а закончился базар тем, что Швед пообещал достать меня через своих корешей даже в торбе. Суки позорные, была бы при мне моя волыня, угомонил бы всех, не раздумывая. (торба – тюрьма)

Дойдя по дорожке до соседнего барака, они завернули в пустующую курилку, присели на лавку, закурили.

- И тогда ты решил свалить из Москвы? - предположил Мишка.

- Что мне оставалось делать? Слухи о моем побеге из больнички мигом дошли бы до Шведа. Имелась у меня на примете надёжная хаза, где можно было залечь и не дышать, но про неё знали Стёпка с Чувашом…

Рассказывая о своих злоключениях, Амбал будто заново переживал события трёхмесячной давности - он тяжело дышал, скрежетал зубами, отпускал ядрёные матюги. Затушив в сердцах окурок продолжил.

- …Короче, остался я не при делах и с пулей в лёгком, на кармане пусто, жрать охота, грудина побаливает. Добрёл до хлебного магазина, дождался фургона под разгрузку, дёрнул три буханки и рванул к ближайшей железке. Там залез в стоявший бочкарь и укатил из Москвы. (Бочкарь - товарный поезд с цистернами)

- Куда же?

- Мне тогда так хреново было, что я поначалу и не понял куда чухает поезд, - рассмеялся Амбал. - Под утро гляжу - на юго-запад. Бензин что ли вёз или соляру, тут и вояк с техникой стало побольше, суета вокруг, всё грохочет. Сиганул я с поезда в лесочек, забрел поглубже затаился. А часа через три немцы начали наступление и тут такое закрутилось: снаряды рвутся в небе, самолёты гудят, наши улепётывают. Один прямо на меня выскочил, так от страха чуть в штаны не намочил. Ещё через час, лесок тот, прочесали немцы, ну и взяли меня под белы рученьки. Поначалу в военнопленные определили, а я свою линию гнул: - не был никогда военным и всё тут, приврал конечно, что ненавидел советскую власть, потому и в урки поддался, что не желал жить по их законам. Пару недель проверяли, а когда всё подтвердилось положили в госпиталь, вынули из меня пулю и предложили поехать сюда - под Варшаву. Вот так я и оказался здесь.

Пребывание в предварительном лагере длилась ровно три недели. На итоговом построении офицер зачитал список курсантов, прошедших испытания и проверкию. Их ждал перевод в основную разведшколу, остальные, а таких набралось процентов тридцать, должны были вернуться в концлагерь.

Услышав свою фамилию, Мишка облегчённо выдохнул – в концлагерь ему совсем не хотелось, не для того он в кабинете советского следователя согласился отправиться на фронт.

Сразу после построения будущих агентов перевели на территорию школы. Здешние бытовые условия тоже не походили на санаторные, но слегка отличались от лагерных в лучшую сторону. К примеру - вместо общей бане, в каждом бараке имелся свой душ, а в столовой к завтраку подавали по стакану молока и по кусочку сливочного масла.

Утром следующего дня курсантов заставили принять присягу на верность Рейху. А дальше закрутилось ещё более насыщенной учёбой и тренировками жизнь. Свободного времени, по прежнему, не хватало, зато занятия стали интереснее, строевая подготовка из распорядка исчезла, уборка территории сократилось вдвое. Несколько часов в неделю курсанты изучали боевые искусства: борьбу, бокс, обращения с холодным оружием, добавились радиодело, топография и картография, ориентирование на местности, методика сбора информации, подрывное дело, особенности поведения в Советском тылу и при задержании, огневая подготовка.

В предварительном лагере Протасов показал неплохие результаты и при распределении попал в группу разведчиков глубокого тыла. Этих агентов в разведшколе обучали по шесть месяцев.

На территории школы он часто пересекался с Амбалом, тот уже щеголял с нашивками штабсефрейтора, а в марте 1942 года, после окончания полного курса, поменял и погоны став, как и все выпускники унтерофицером. Этот проныра всё таки осуществил свой хитрый план - командование Варшавской разведшколы посчитала его недостаточно сильным агентом, но по достоинству оценила исполнительность, организаторские способности, строгость и требовательность. В итоге его оставили в разведшколе, назначив на должность старшины курса.

Амбал ликовал. Протасов тоже продвинулся по службе - через 3ютри месяца занятий в его учебной группе были сформированы две команды по девять человек. Позже десятым членом команды становился радист. Одну из них возглавил Мишка. За оставшиеся три месяца подготовки, по задумки Абвера эти команды должны были стать спаянным коллективом, которому предстояло работать в глубоком Советском тылу.

- И запомните. У тех, кто часто пользуется пистолетом или револьверам на пальцах всегда остаются следы от сгоревшего пороха. Так что в гостях у большевиков не советую демонстрировать свои руки.