Илья Риф - Великий комбинатор возвращается!

– Нет, сегодня не удасться навестить Кису, – решил он и отправился к себе в каюту.

На Балаганова, который уже не первый год служил на флоте, океанская качка не действовала: он крепко спал, пристегнувшись к переборке специальным ремнем.

Остап прилег на койку и задумался: – Приходиться подчиняться обстоятельствам; сегодня, когда он подготовился к свиданию с подопечным и ничто не должно было помешать осуществлению его плана, вмешалась непреодолимая стихия, – придется ждать, когда шторм утихомириться.

Но качка не утихала…

Остап пристегнул ремень к переборке и попытался уснуть, – перед его глазами замелькали какие-то серебряные лодки, бриллиантовые дворцы, в голове закружилось, и он провалился в тяжелый и неспокойный сон, которым спят люди, сильно озабоченные не решенными проблемами.

Тем временем, шторм стал ослабевать и капитан, который вот уже четыре часа бессменно стоял у штурвала, передал управление судном боцману Сухомлину, – только ему он мог доверить штурвал в таких тяжелых условиях, – и ушел в свою каюту поспать часок-другой.

Антоныч крепко держал штурвал в руках, пыхтел бессменной трубкой и вел судно по намеченному штурманом курсу. Под утро шторм утих, кок приготовил макараны по флотски и команда, позавтракав, приступила к своим ежедневным занятиям. Боцман снова проверял состояние грузов и надежность крепежных тросов и канатов, а вахтенные матросы Балаганов и Кошкин устраняли возникшие неполадки.

Сухогруз все дальше и дальше уходил в просторы Атлантического океана, держа курс на Южную Америку.

– Сегодня, – решил Бендер. – Сегодня, и не днем позже, надо пробраться в трюм и встретиться с Воробьяниновым. Сегодня, пока судно не совсем далеко ушло от берегов Европы и, как говорил Балаганов, намечается еще одна стоянка на каких-то Испанских островах, с которых еще возможно перебраться на континент.

Боцман, который снова стоял у штурвала, с беспокойством посматривал на горизонт, со стороны которого быстро приближалось к судну темное облако.

– Смерч, – опытным взглядом определил боцман. – Задраять люки, приготовить топоры, держаться за канаты, – приказал он старшему вахтенному матросу.

Стало темно, как ночью, все вокруг закипело, на судно обрушилась лавина воды. Волны огромной высоты подхватывали корабль и подбрасывали, казалось, прямо к черным тучам, из которых разразился страшной силы ливень, затем корабль проваливался в бездну и исчезал в кипящей воде. И тут случилось самое страшное, что может случиться в такой обстановке: не выдержали огромной нагрузки крепежные канаты и тросы, они стали лопаться один за другим, освобождая ящики и контейнеры, – с огромной скоростью груз двинулся по палубе, давя людей и ломая все на своем пути. Врезаясь в фальшборт, контейнера ломали его и улетали в океан; под весом ударявших в борта контейнеров и ящиков, судно залегало то на правый, то на левый борт, грозя перевернуться.

– Самый полный вперед! – склонившись к рупору, кричал в машинное отделение капитан.

В капитанскую рубку ввалился старпом, лицо его было в крови.

– Беда, кеп, ходовой винт сорвало, рулевые тросы лопнули. Мы потеряли управление! – кричал он, стараясь перекричать бушующий океан.

Лицо капитана было суровым и холодным…

– Рубить тросы и канаты! – приказал он коротко. – Весь груз за борт; машинное отделение задраять.

Капитан поднял воротник плаща и, впиваясь в палубу широко расставленными ногами, вышел из капитанской рубки. На палубе матросы рубили последние крепежные канаты и отправляли груз за борт; постепенно судно, освободившись от остатков груза, выравнялось и угроза перевернуться миновала. Шторм не стихал, огромные волны и шквальный ветер, завладев неуправляемым кораблем, уносили его в неизвестном направлении все дальше и дальше от больших караванных путей. Потеряв управление, судно стало игрушкой в океанских волнах и морякам не оставалось ничего, как молиться и надеяться на то, что шторм в скором времени утихомириться. Стихия бушевала весь день и всю ночь; к утру следующего дня шторм немного утих, – в глазах измученных людей засветилась надежда на спасение; но надежда была была короткой: шквальный ветер вдруг усилился стократ и, поднимая огромные волны, океан вновь обрушился на изувеченное судно.

Капитан, вцепившись руками в бесполезный штурвал, с беспристрастным лицом вглядывался в черную кипящую стену, как бы стараясь найти выход из создавшегося положения.

Вдруг его мужественное лицо исказилось от ужаса.

– Скалы! – закричал он, перекрикивая рев океана.

Судно, увлекаемое штормом, неслось прямо на гряду острых высоких скал. Огромная океанская волна подхватила корабль на свой гребень и с размаху швырнула на смертельное препятствие.

Раздался треск; бушующая вода, подхватывая людей и обломки судна, все била и била их о камни.

Эсаул Иван Петрович Коробов с полусотней Донских казаков прорывался в Черноморск.

Шла осень тысяча девятьсот восемнадцатого года. На Юге Российской империи остатки Белой Армии, отступая под натиском большевиков, все ближе и ближе прижимались к Черному морю. В Черноморске сосредоточились большие силы белого движения, состоящие из разрозненных и, в своем большинстве, небоеспособных осколков боевых частей разных родов войск. Но офицеры прорывались в Черноморск с надеждой, что найдется военачальник, который сможет объеденить деморализованные части в боеспособную армию и дать отпор большевикам.

Казаки и кони эсаула Коробова были измотаны многодневным боями, голодом, ранами и болезнями, но другого пути к спасению не было. Темной ненастной ночью эсаул решился на прорыв позиций противника, и к утру, раненый в голову и руку, с горсткой оставшихся в живых казаков, был в осажденном красными городе.

В Черноморске, кроме армейских частей, сосредоточилось огромное количество беженцев, которые рвались в морской порт в надежде попасть на какое-либо судно, уходящее за границу. На рейдах и у пирсов Черноморского порта круглосуточно грузились войсками и беженцами иностранные и российский суда и, загрузившись до отказа, давали прощальные гудки, снимались с якорей и уходили в открытое море.

К вечеру красные прорвали оборону защитников города, – завязались бои в предместьях. Через несколько часов стало понятно, что спасения нет и город не удержать. Отряды красных тоже рвались к порту и уже били из пушек по пирсам и рейду. Коробов с казаками, вступая в стычки с красными, двигался в сторону моря; к вечеру, изрубив саблями эскадрон красноармейцев, он прорвался к грузовому порту. Здесь, приказав спешиться и отпустить лошадей, эсаул сказал оставшимся в живых товарищам: