Александр Харламов - Высшая мера

Что дальше? Дальше революция…И он снова поплыл против течения! Против власти, самой главной в России – самодержавной! Первым воврался к генерал-губернатору и обещал его публично повесить на площади, если тот немедленно не сложит полномочия и не передаст всю полноту ее советам народных депутатов. А если темная лошадка, под названием большевики, проиграла? Что тогда было с ним? Каторга показалась бы раем!

Гражданская…Самое страшное время, когда брат идет на брата, отец на сына и все воюют против всех. Иногда на этой непонятной, жуткой войне даже не было четко очерченной линии фронта. Где свои, где чужие – не разглядеть в чаде дымовой завесы от орудийных залпов. И все же Андрей разобрался! Занял именно ту сторону, которую нужно было, хотя тоже плыл против течения.

И потом каждый раз в его жизни, будто бы некто подсказывал, помогал, легонько направляя в необходимую сторону…Валентина…Воспоминания о жене принесли боль. Острую еще незажившую до конца рану, будто бы расковыряли острым ножом. Он поморщился. Остановился и закурил, с наслаждением втягивая ароматный дым папиросы, отсыревшей по такой влажной погоде.

Валентина…Любил ли он ее? Скорее она была неким призом в долгой и длинной игре под названием жизнь, почетным бонусом, который он получил, пройдя длинную дистанцию, обретя по итогу практически все, что хотел, а вот нет уж…Распишитесь, получите…Вот вам еще подарочек товарищ комиссар третьего ранга!

Любил ли он ее? Андрей даже сам себе не мог ответить на этот вопрос. Коноваленко с сожалением затушил окурок, оглядываясь по сторонам. Вышки, забор, колючая проволока и яркий, почти слепящий свет прожектора…Куда его привела эта любовь, если это была она? В тюрьму?

Бывалые работники ГУЛАГА, проведшие много лет на должностях в лагерях по всей стране, в кулуарах управления шутили, что непонятно кто кого охраняет в этой системе, то ли зэки нас, то ли мы зэков…Ведь чувство несвободы, отрезанности от реального мира преследует не только сидельцев, но и их охранников.

Валентина…Мысли о жене переметнулись к медсестричке Ирочке. Что это было сегодня в ординаторской? Желание отомстить? Мелочно, подло поступить, как это сделала она? Или все же чувство, достойное внимание? Скорее плотское желание…Желание обладать женщиной, владеть безраздельно прекрасным телом, механический голод, который надо было удовлетворить. Казалось бы, куда проще, потрахались и разошлись, но Андрей чувствовал, что его тянет к Бергман и в своей голове для простой интрижки он зарезервировал для нее слишком много места.

Коноваленко встряхнул головой, отгоняя мутные мысли. Стоило подумать о работе. Лагерь ему понравился. Его предшественник был крепким хозяйственником, поставившим все производство на широкую ногу. Цех по производству мебели, пусть недорогой, но добротной. На одном из стульев Андрею даже удалось посидеть, ради эксперимента. Был здесь и литейный цех, где в огромных плавильнях растекался красным липким жаром аллюминий, из которого позже в формах изготавливали ложки, вилки и миски с кружками для комбинатов общественного питания по всей стране. Швейных цех относился к женской части зоны. Барышень в ТемЛаге сидело немного, но и они были заняты делом: мастерили робы, шили рукавицы рабочие, вообще приносили пользу. От их бригадирши, крепкой дородной женщины по имени Пистимея, он узнал, что их вскоре доржны передать этапом куда-то севернее, где открывался лагерь , сугубо для женщин, со своим специфическим производством, но вот, когда это случится – никто не знал. То ли у управлении о них позабыли, то оказии какой не было.

Все это было рассказано Андрею без утайки, даже слегка доверительным шепотом. Здесь, в швейном цеху Коноваленко особенно понравилось. Уютная какая-то была там, домашняя атмосфера что ли? Он даже не стал журить девчат за легкомысленный занавесочки в цветочек на окнах. Махнул рукой, улыбнувшись, и пошел дальше.

– Товарищ капитан! Товарищ....– его окликнули, выдернув из собственных мыслей. Андрей обернулся на крик, увидев бежавшего по проулку, со всех сторон окруженному гнилыми бараками, солдата-срочника. Шапку свою он где-то потерял. Запыхался. Глаза то ли испуганные, то ли слегка свихнувшиеся....Дыхание сбито, будто бежал из далека. Час от часу не легче! В первый день его прибытия! Неужели побег? Мелькнула предательская мысль.

– Там…Там…– он махал рукой назад, пытаясь отдышаться.– Товарищ…Там…

– Да говори ты толком, черт тебя побери!– рявкнул Коноваленко, сердцем чувствуя недоброе.– Смирно! Равняйсь!

Рефлексы сработали, как надо. Все ж строевая подготовка – вещь замечательная! Вбитые в голову через ноги навыки работают и в самых экстремальных ситуациях. Паренек выпрямился, выпучив глаза, вытянувшись в струнку. Затих, пытаясь унять сердце, бешено колотящиеся после сумасшедшего бега.

– Докладывать по форме!

– Товарищ…Товарищ капитанн госбезопасности! Там…

– Да что там стряслось?

– Там на карантине вашу жену этапник…

Коноваленко побледнел. Схватился за сердце, слегка покачнувшись. Кровавый туман застелил глаза.

– Жива она!– поправился солдатик.– В заложники взял!

– Тьфу ты, б..ть,– выдавил из себя Андрей. Он даже сам от себя не ожидал подобной эмоциональной реакции.

– Я в окно смотрю, а он ее за шею схватил, Кричит сломаю шею! Там лейтенант Ковригин с ними, пара наших…Ну, а я руки в ноги и за вами!

– Молодец, боец! Благодарю за службу,– заторопился капитан,– где это произошло?

– Туточки…В карантине…Она…

– Веди!– коротко приказал Коновлаенко, бросаясь за отдышавшимся солдатиком следом.

Ноги утопали в мокром снегу, но он не ощущал холода, лишь противную тянущую тяжесть в левой стороне груди. Дыхание стало хриплым, прерывистым, все уже не молод…А этот, неодобрительно глянул он срочника, скачет, как сайгак. Что с Валей? Бунт? Подавить? Или просить помощи? Мысли метались в голове, обгоняя одна другую, совсем не поспевая за быстрыми ногами паренька, ныряющего в проулки лагеря, слившихся в одно сплошное черное пятно для Андрея.

– Постой…– выдохнул он, чувствуя, как сердце готовится выпрыгнуть из груди.

– Уже на месте, товарищ капитан,– поправляя шинель, бросил солдат, зачерпывая красной ладонью грязный снег и вытирая выступившие крупные капли пота на лбу.

– Почему…Почему не поднята по тревоге дежурная смена?– рявкнул, оглядевшись Ковноваленко.– Где караул? Где все, мать вашу?! Где Ковригин? Головко?

– Там…– указал рукой на распахнутую дверь карантина срочник, опасливо косясь в ее сторону.

Андрей шагнул вперед, каждый раз преодолевая естественный страх, увидеть в полумраке карантина страшное.