Александр Харламов - Высшая мера

– Теперь надо обрубить ветки, оставив один ствол и оттащить вон к тому уж готовому к отправке лесу,– Лев Данилыч указал на аккуратно сложенные штабеля готовых бревен. Я кивнул и активно заработал топором.

– Бойся!– этот крик я услышал, когда он совпал с треском ломающейся сосны. Чьи-то крепкие руки толкнули меня в спину, сталкивая в сторону, прямо в снежный сугроб. Совсем рядом от моей головы, оцарапав ветками щеку, рухнуло дерево, больно хлестанув ветками по ребрам, и я остался лежать там, погребенный этими ветками по самую макушку, все еще не понимая на каком я свете. Боль в правой стороне груди становилась все сильнее, разгораясь с новой силой. Я попробовал повернуть голову, но тут же уткнулся в колючую пушистую лапу, больно мазнувшую всеми своими иголками мне прямо по носу.

– Живой?– раздался где-то надо мной встревоженный голос Качинского.

– Кто б..ть валил эту сосну?

Зашуршали над головой ветки. Я зажмурился, чтобы они мне не выкололи глаза.

– Ну-ка, все разом!– это уже подошел спокойный Федор. Несколько раз ветки дернулись над головой, съезжая в сторону.– Шустрее! И раз!

Сосна медленно отползла, открывая мне начинающее сереть небо.

– Живой?– картинка вверху сменилась и вместо рассвета появилось заросшее густой седой щетиной лицо Качинского.– Живой, бродяга…

– Помогите ему!– коротко попросил Федор.

Кое-как меня вытащили из сугроба, все еще не верящего, что все так замечательно обошлось.

– Шапка-то вот! Шапка!– мне подали ушанку, нахлобучив кое-как на затылок, забыв стряхнуть снег с коротко стриженного ежика волос.

– Цел вроде…

– Справа…– прохрипел я, опуская глаза вниз, боясь обнаружить там какую-нибудь рваную рану, чтоб кости наружу, но все оставалось целым.

– Ничего, до свадьбы заживет,– отряхнул меня Качинский,– это тебя толстой веткой погладило.

Не особо соображая и воспринимая действительность, я повернул голову направо. Сосна, упавшая рядом со мной, была почти сантиметров сорок в диаметре, длинная, гнутая, как хлыст. Если бы меня не оттолкнули, она бы раздавила бы меня и не заметила. От ощущения того, что ходил по самому краю, стало жутковато. Смерть была совсем рядом…Почти за спиной. Кстати о спине…

– Кто оттолкнул-то?– обернулся я ко всем своим спасителям. Тут собрался почти весь отряд, устроивший благодаря мне незапланированный перекур. Кто-то посмеивался над нерасторопностью новичка, кто-то курил, кто-то сочувствующе кивал.

– Мы только успели уже увидеть, как сосна накрыла вас обоих с головой,– пожал плечами Федор,– видать ваше благородие тебя и отбросил. Жизнь, можно сказать, спас.

Я повернулся к молчавшему Качинскому, который стоял чуть в сторонке и курил скрученную самокрутку, выпуская сизый дым глубокими круглыми колечками.

– Лев Данилыч…

– Да, брось ты…Какие счеты между своими людьми,– махнул он, не желая принимать слезливые благодарности. В этом он был весь! Не человек! Кремень!– Дело в другом, мой друг…

– Кто валил это дерево?– поддержал мысль бывшего белого офицера Федор, осматривая отряд.

– Валили-то нарочно в вашу сторону…Кому же вы так насолили?

– Кислов…– почти одновременно поняли мы с Качинским, ища глазами вора с его подручными.

– Сбежал, сука!– прошипел зло Лев данилыч, сжимая кулаки.

– Пока мы сюда, а он в лесок и в лагерь.

– Что за собрание, а драки нет?– из сараюшки вышел основательно покрасневший после спиртного Щеголев.– Так вы мне не то, что двойную, одинарную норму валки не сделаете! Отвечать, твари, что за собрание?

– Деревом чуть человека не ушибло…– буркнул Федор, туша в снегу с огорчением окурок и направляясь обратно к своему месту.

– Что же вы за люди-то такие!– притворно всплеснул руками Василь Васильевич, уже основательно принявший на грудь.– Ну, ни на минуту оставить нельзя, раздолбаев, все норовите план сорвать, убить кого-то…Кровожадны вы не в меру! Животные, одним словом…Клименко!– заметил он меня, державшегося за правый ушибленный бок.– Опять ты…Ты посмотри, главная звезда нашего лагеря! Все гадости, которые у нас случаются, непременно связаны с тобой…Что с ребром?– как любой психически неуравновешанный человек, Щеголев легко перескакивал с одной волны настроения на другую без особых на то трудностей.

– Веткой ушибло…

– Бедненький…Как же ты теперь работать-то будешь, сука?– гневно вперил он в меня свой злобный, полный ненависти взгляд.

– Буду,– буркнул я, попробовал пошевелиться, шагнуть вперед, но острая боль сломала меня пополам, скрутив и искорежив.

– Оно и видно…– выдохнул Щеголев.– Что же, ваше благородие, слово своего не держите-то?– обратился он уже к Качинскому.– Обещали тройную выработку, а в итоге?

– Я попробую сделать,– гордо вскинул голову Лев Данилыч.

– Попробует он, пробовальщик! Уже попробовали! Лучше б насмерть, ей Богу…– укоризненно посмотрел он снова на меня.– Дырок бы наделали с автомата, сказали бы, что в побег сорвался, а тут…

На миг мне показалось, что он действительно рассматривает эту возможность, чтобы избежать дальнейших вопросов от начальства, но потом, оценив количество свидетелей своего будущего преступления, такую идею почти сразу же отмел.

– И на хрена я вас сюда попер так рано…Ладно,– приняв решение подытожил он,– поведешь его в барак, скажешь дежурному на воротах, что я отпустил обоих. Пусть полежит, может очухается малость. Наведете порядок, печку протопите, поможете убогонькому вашему. Раньше вечера в медпункт не появляться, ясно?– пригрозил он мне кулаком.

– Так точно, гражданин начальник,– отрапортовал я.

– Пошли вон! – Щеголеву очень хотелось нас пристрелить, но даже одурманенный алкоголем мозг подсказывал ему, что этого делать не следует, потому он и сорвал злость на всех оставшихся:

– Чего замерли, остолопы? Или в ШИЗО захотели? Бегом за работу! Советский народ ждет от вас трудового подвига!

Качинский подхватил меня под руку, помогая идти. Я попробовал сделать все самостоятельно, но шагать было все еще больно. Правый бок горел огнем, неприятно отзываясь колкой болью при каждом движении. Пришлось опереться все же на руку Льва Данилыча, ковыляя к лагерю.

И если этот путь в колонне занял у нас где-то около двадцати минут утром, то назад вдвоем мы брели значительно дольше. Качинскому приходилось шагать рядом по непротоптанным сугробам, ведя меня самого по тропинке. Каждый шаг давался мне с большим трудом, но я упрямо двигался вперед, следуя за товарищем.

– Кислов, сволочь,– выдавил я из себя, когда ворота лагеря показались в зоне прямой видимости,– соскочил красиво. Никто и не заметил его.

– А я то думаю, зачем он с нами на вырубку поперся. Ворам работать западло…– пояснил Лев Данилыч.– А оказалось, вон оно что…И никто не спохватился, не заметил…