Татьяна Иванько - В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 2. том 4. Кровь

А как можно смочь?

Я достал телефон и, кое-как попадая пальцами в кнопки, набрал Таню. Она ответила сразу, и голос её был взволнован.

– Марик, ты где? Что случилось? – сразу почувствовав, что-то неладное. Не раз бывало, что я приходил очень поздно, и она не волновалась, а сегодня вдруг такой голос, будто почувствовала, что со мной что-то произошло. И происходит сейчас.

– Т-тан-нюша… т-ты дома?

– Конечно дома, первый час ночи…. – проговорила она. А ведь ответила сразу, значит, не спала, волновалась за меня. – Что случилось? Что с тобой? Что ты молчишь? Тебе нужна помощь? Скажи, что…

– Н-ни-и-ч-чего… я щас…п-приеду.

Трясущимися руками я закрыл дверь, завёл машину и тронулся с места. Даже город перед моими глазами был теперь не тот, даже моя Москва, где я живу всю мою жизнь, все её улицы, небо над ней, что казались неизменными, несмотря ни на что, теперь будто были совсем иными, другого цвета и формы, других звуков, другого запаха…

Дом, который я помню с детства, подъезд и лестница, наша консьержка, та же, что и двадцать лет назад, но всё будто иное, даже её, дряблое красноватое лицо, выглянувшее в окошко и поздоровавшееся со мной, словно оно было само по себе в этом маленьком окошке её конторки. Всё то же и всё не такое. Как отражение в зеркале.

Таня…

Она открыла дверь ещё до того как я достал ключи. Таня… ты… такая же? Таня… я почти не видел её, она шагнула навстречу мне и я просто упал в её объятия, не чувствуя ни ног, ни вообще своего тела.

Но Таня та же. Её милый и нежный аромат, её такое небольшое, но сильное и гибкое тело, как зелёное деревце удержавшее меня, почти повалившегося на неё.

– Всё-всё… Марик, всё в порядке, ш-ш-ш… – как ребёнку прошептала она, заводя меня внутрь.

Что было дальше, я вообще не запомнил, словно её прикосновение отключило меня от всего внезапно ставшего не моим, от всего враждебного, чуждого, непонятного, давившего на меня мира…

И когда я проснулся утром, Таня была прежней, моей женой, моим самым близким человеком, и мир снова стал тем же, что всегда, потому что она была рядом, наш дом тот же. Она говорила что-то и спрашивала, но то было вечером. Тогда я не смог ничего сказать, ни слова не мог выдавить из себя. Я забрался в ванну и сидел там, пока наливалась вода, заставив Таню сидеть со мной, и она поливала мою и голову спину водой, гладила мою кожу, а я ощущал всё это лишь как её, её саму, которая должна была остаться неизменной. Только она. Весь мир мог полететь к чёрту, стать другим, чужим, стать адом, но она должна была остаться, чтобы остался я.

Я не знаю, не помню, что было потом, ночью, наверное, я должен был бесконечно заниматься с ней сексом, чтобы продолжить чувствовать её, связь с жизнью через неё, потому что иначе я сейчас почувствовать жизнь не мог. Я не Никитского убил, я будто убил самого себя, и теперь, чтобы вернуться, я хватался за Таню, я висел над бездной, а она держала меня, и я знал, что если отпущу хоть на миг, то полечу на дно, разверзшееся подо мной. Будет это смерть или безвозвратное сумасшествие, я не знал, но знал только одно, только Таня может уберечь меня от падения туда. А может, никаким сексом я не занимался, а просто заснул, обнимая её. Или она обнимала меня, говорила со мной, пела мне колыбельные, плакала, потому что я не мог вымолвить ни слова, я не смог бы вспомнить этого даже под пыткой, я чувствовал только её. И больше ничего…

Но утреннее солнце и Танина улыбка, её спокойный голос, словно накануне не было ничего, ничего я не делал, никакой грани не пересекал, я всё тот же, потому что она, Таня всё та же. И наша спальня та же, моя подушка, всё это пахнет как всегда, кофе на кухне и закипающий чайник, и даже мой голос, которым я произнёс:

– Доброе утро, – и обнял её…

…Мне стало легче. Я не знаю, что произошло, я не могу даже предположить, что с ним случилось, но это было некое глобальное потрясение. Он что-то увидел, в чём-то участвовал, в чём-то, чего его душа и даже ум, похоже, просто не могли принять и переварить. Я, видевшая психиатрических больных лицом к лицу, с ужасом встретила его вчера, потому что ступор, овладевший им, был сродни тем, что я наблюдала там, среди подопечных Змейки.

Я не спала всю ночь, в страхе, что он встанет и выбросится из окна, или пойдёт и вскроет себе вены, или сделает ещё что-то в этом духе, даже не знаю, почему я так думала. Марк и сам просыпался множество раз за ночь, он не занимался любовью, и даже не занимался сексом, я не знаю, как назвать то, что он делал, повторяя, вновь и вновь, как заведённый, словно подзаряжаясь, но его аккумулятор садился снова, и он снова «подключался», снова засыпал или, скорее, забывался, но проходила четверть часа или чуть больше, и всё повторялось. Только под утро Марк заснул уже по-нормальному, его странное забытье сменилось сном, но я так и не могла уснуть, боясь, что я заблуждаюсь. И вот через шесть часов он проснулся вполне здоровым и нормальным, и я не уверена, что он вообще помнил, что было накануне. Поэтому, наверное, я спросила об этом напрямик:

– Марик, что случилось?

Он поднял глаза на меня, и поставил чашку на блюдце, даже не звякнув.

– Случилось? – спросил он.

– Что с тобой произошло вчера? – повторила я.

Марк выпрямился на стуле, сегодня было солнечно, а наша кухня окнами выходит на юг и на восток, так что сейчас свет на него лился со всех сторон, вызолачивая его кожу, волосы, заставляя посверкивать всеми оттенками золота. Марк побледнел немного, опустил ресницы.

– Это… – и снова посмотрел на меня. – Танюша, я расскажу. Но не теперь, ладно? Когда-нибудь… потом…

…Она кивнула, отворачиваясь к шкафчику, чтобы взять оттуда розетку под варенье. Её волосы на солнце рассыпались всеми переливами белого цвета от снежного до голубоватого и розоватого, удивительные, сказочные волосы, сейчас, расплетённые и расчёсанные, они струились вдоль спины до пояса.

– Не обижайся, – сказал я, не в силах рассказать сейчас то, что я сделал вчера. Я должен сначала сам понять, что это было. Понять, кто я, внутри себя самого, я – благородный мститель или же безумец, неспособный справиться с гневом и ревностью. Я должен это понять. Сначала я пойму это, а потом расскажу обо всём Тане.

– Я не обижаюсь, – сказала Таня. – Просто раньше ты рассказывал всё.

– И теперь расскажу… Ты, что сегодня делаешь?

– К Боги сейчас поеду, туда и Вальдауф должен подтянуться.

– Продвигаются, значит, дела?

Таня улыбнулась, кивая:

– Да, на Новый год покажем, Вальдауф договорился с мэром, на Васильевском спуске инсталляцию сделаем.

– Почему там?

– Там простор, перспектива вдоль реки.

– И что же это будет?

– Пока секрет, сюрприз будет.

– И от меня секрет?

– Ты же секретничаешь…