Татьяна Иванько - В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 2. том 4. Кровь

Наверное, поэтому, потому что я была сама не своя я и повела себя сегодня не так как привычно, я не поехала с Володей к нему. Точнее я отвезла его до дома, и сказала, что не стану подниматься. Он обиделся, не хотел ни понимать, ни думать о том, что не всегда мы делаем то, что привыкли и даже то, что хотим. Мы сидели в моём «порше», за несколько шагов от двери в его подъезд, она была мощной металлической, кажется, совсем новой, но такой страшной, жуткого голубого цвета, со следами сварки, с грубой ручкой к которой мгновенно промерзала рука, стоило её коснуться на морозе. Все теперь так боялись, что позакрывали подъезды вот на такие страшные двери, по мне за ними было ещё страшнее, чем без них.

– Мне сегодня надо пораньше домой, – промямлила я, чувствуя, что я неправа со всех сторон, надо было вовсе не приезжать к ним сегодня. Но Валера сегодня дежурил, даже не позвонишь ему, а оставаться одной на вечер, когда в голове только и крутятся тревожные мысли о Марке, я была не в силах.

– Ну, конечно, там муж, а кто я…

– Ну не надо, Володь, ты это ты, – пробормотала я.

– Именно. Я это я, всего лишь я, какой-то Книжник… я понимаю, какая-то там школьная любовь, недорого стоит.

Я обняла его.

– Я приеду завтра утром.

– Не надо мне утром, – капризно отвернулся Володя.

– Ну не вредничай.

– Ты всё время так, вспорхнула и полетела, не остановишь тебя.

– Володя… ну что ты? Ну, куда полетела?..

– «Куда»… кормишь меня завтраками… Тань, ты обещала подумать, когда ты разведёшься?

Я с укором посмотрела на него.

– Воло-одя… ты… Господи, нашёл время…

– Да у тебя никогда нет времени для меня!

– Как тебе не стыдно?! – я покачала головой, правда, это было обидно.

Володя только фыркнул и отвернулся.

– Ну… ладно, Володь, давай поднимемся, поговорим, а то сидим как майские жуки в коробке, – сказала я, вынимая ключ зажигания, и открыла дверь.

Выбрался и Володя, смешно, как кузнечик, выкидывая длинные ноги вперёд себя, бормоча:

– Майские жуки, как же… зима-холодина, и ты в Снежную королеву решила поиграть, будто нарочно!

Мы поднялись к нему в квартиру, и я, чтобы у него не сложилось иллюзии, что я передумала и решила всё же остаться с ним, заговорила, едва мы переступили порог, потому что я знаю, как он любит начать целоваться прямо здесь, в передней, не успев даже включить свет.

– Володя, я хочу поговорить. В общем-то, уже давно… – сказала я, садясь на пуфик.

Он разделся и обернулся на меня.

– Вот так, даже шубу не снимешь?

– Послушай, всего несколько слов, а после я уйду, а ты подумаешь.

Он изумлённо остановился, разутый и без куртки, со смешно взъерошенными на макушке волосами, немного растерянный, будто опять школьник.

– Ты… Таня… ты хочешь меня бросить? – он смотрел на меня так, что мне стало не просто не по себе, но все мои препоны совести, что я ставила, бесконечно, рухнули

Я вздрогнула, вот если бы он взялся обниматься, или усмехаться, или сердиться или продолжать дуться, я бы продолжила говорить, я сказала бы, что мне казалось правильным теперь, что надо было сделать, но в эти мгновения я вдруг поняла, что преступно будет это сделать. Да и не могу я. И не хочу. Я его люблю, и с годами только сильнее, потому что он всегда был лёгким и весёлым, и рядом с ним всё становилось таким же, будто он солнце. И за что я могла бы сделать ему больно? В чём виноват Володя?.. Только любить его больше за то, что я от него всё дальше, что ещё я могу?..

Я просто встала и обняла его.

– Прости меня, Володька… Володечка…

– Точно бросит меня хотела, – выдохнул Володя, обнимая меня. – Ради Марка своего прекрасного… Эх ты…

Он поцеловал меня в волосы на макушке.

– Да я понимаю, Тань, он вон какой хороший муж, ради тебя полмира объехал, Боги искал, а я… меня даже рядом не бывает, я в разъездах, ты думаешь, небось, что я там весь девками обвешан…

– Чё тут думать, конечно, обвешан, – усмехнулась я. – Целый Ленин.

Володя обнял меня крепче.

– Фигня это всё, Танюшка… ты одна… – он не договорил, склоняясь к моему лицу.

Марк вернулся домой около трёх утра, усталый, но нормальный, такой как обычно, вовсе не похожий на себя вчерашнего.

– Ты что не спишь, тоже недавно явилась? – спросил он, снимая одежду в ванной.

Я пожала плечами, а Марк засмеялся, потрепав меня по плечу.

– Что делала-то? Опять с нашими музыкантами весь день проторчала?

– Да нет, я у Боги была сначала.

– Сначала… так и не скажешь, что вы придумали там?

– Нет пока. Лучше ты расскажи, где ты был весь день.

– Да я всё по западным рубежам нашей необъятной родины… – он улыбнулся, забираясь под струи воды, и не стал закрывать дверцы душевой кабины.

Вчерашнее состояние Марка произвело на меня такое сильное впечатление, что сейчас я смотрела на него, будто это был и не он, такой контраст он составлял с самим собой вчерашним, но, к счастью, сам он не думал об этом, он был уже сегодняшний, иной, прежний: живой, ироничный, скрывающий внутри некую сумрачность, которую я ощущала в нём.

– В Калининграде, как я и думал, хитрецы… Вот не было бы у меня инсайдеров, не доказал бы ничего. А так всё легко оказалось. Проценты мои они снизить намерились, вообрази! Думали, ослабла моя система, если я лично к ним я не приезжал несколько месяцев. Пришлось напомнить, кто есть кто.

– Эти два, тоже с тобой ездили? – скривилась я, потому что он как-то чересчур много времени проводил с двумя парнями с такими каменными лицами и гранитными глазами, что мне казалось они оба подобными памятниками на кладбище.

– Не-ет, – усмехнулся Марк, выключая воду. – На что они мне там… Дашь полотенце?

– А дальше? – спросила я, наблюдая, как он вытирается, капельки исчезали с кожи, на плечах и груди, снова проступают веснушки, он очень белокожий, и солнце пристаёт к нему только в виде вот этих оранжевых пятнышек или красного облезлого носа, что делало его похожим на милого белого кролика, потому что при этом выгорали ресницы и брови добела.

– Ты про Киев? – Марк взглянул на меня.

– Ну да, – я подошла и вытерла капельки там, где он не достал – на лопатках.

– Там – плохо, – кивнул Марк, уже не улыбаясь. – Я не государственный человек, конечно, и не сотрудник спецслужб, но Радюгин не зря всполошился. Понимаешь, там проросло отторжение русскости, давно, конечно, пустило корни, но сейчас уже не скрывается, а значит, скоро станет лозунгом для тех, чьи предки под Бандерой ходили. Понимаешь?

– Вообще-то не очень, но это неважно, – сказала я, мне хотелось выйти их духоты ванной.

– Вот то-то и оно, что не важно, – кивнул Марк, запахиваясь в халат, он всегда боялся простудиться, потому что схватывал каждый сквозняк и после подолгу чихал и сморкался, но сейчас он думал о другом, не замечая сквозняков, гулявших по квартире, потому что я не успела закрыть форточки и принялась это делать сейчас, именно для того, чтобы он не заболел. Марк же, по дороге на кухню, продолжил говорить: – Но тебе имеет право быть не важно, а вот тем, кто с Радюгиным в одном учреждении служит – нет. Понимаешь, это всё не его дело, его не касается, только в части помощи вот этих бандеровцев нашим террористам, а точнее прямого участия во всей этой мерзости на Кавказе. Он, собственно, прямой именно целью это имел, но я чувствую, что мысли у него идут дальше. Как теперь и у меня…