Татьяна Иванько - В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 2. том 4. Кровь

– Ну что же, Марк Борисыч… Тогда в твёрдой сумме, как говориться, оплатишь. Или предпочитаешь услугой?

– Тут выбор за вами, – сказал я.

Он кивнул.

– За «интерес», в таком случае. Непосильного не попрошу, хотя ты и сказал, что согласен на всё, – сказал он, будто пытаясь успокоить меня, но я и не нервничал, я способен заплатить любую сумму, какая придёт ему в голову.

Он прислал ко мне двоих парней примерно моего возраста, с какими-то немыслимыми кличками: «Рэмбо» и «Драго», хотя оба были куда справнее того же Рэмбо и уж точно умнее второго, поддельного русского.

– Слушайте, парни, как вас на самом деле зовут?

– Глеб, – сказал один, хлопнув белыми ресницами, волосы, сбритые вовсе, вероятно, тоже были белёсые, вроде моих.

– А ты?

– Борис, – сказал второй, у него, напротив были чёрные волосы и даже сросшиеся над справным римским носом брови, доставшиеся ему, вероятно от осман, топтавших когда-то родину его предков где-нибудь в Приазовье.

– Да ладно! – засмеялся я.

Они переглянулись, не сразу сообразив удивительного, но хорошего знака, что явился нам в их именах, совпавших с именами первых русских святых. Парни они оказались хорошие, один из Тамбова, второй из Кременчуга, и мне не хотелось бы, чтобы они стали страстотерпцами, когда бы то ни было, как святые, чьими именами их назвали.

Они отлично и без длительных разъяснений поняли задачу, и приступили с воодушевлением, всё же идея благородного отмщения вдохновляет всех. Я не рассказывал подробностей, подробности знали только сама Таня и Никитский, я мог только делать выводы из тех материалов, что имел, и того, что рассказал мне Платон о Никитском.

Получив все материалы от Платона, я прочёл их и отложил, потому что ярость во мне закипела так, что я ослеп и оглох на некоторое время. Через пару дней я встретился с Платоном, я попросил его, теперь снова занятого почти всё время, пропадающего сутками на телевидении и в редакции так, что Катя и дети почти не видели его, но я заехал за ним вечером, с обещанием отвезти домой.

– Чего ты вдруг? Дело есть? – спросил Платон, усаживаясь рядом.

– Ты читал документы, которые передал мне? – спросил я, закуривая, предложил сигареты и Платону.

Он взял одну, коротко взглянув на меня.

– Честно? Нет, – он нахмурился, и отвернулся, втягивая сигаретный дым, как можно глубже. – Мне хватило того, что я увидел в больнице.

Его пальцы дрогнули.

– Ясно… а почему меня заставил прочитать? Боялся, что иначе я не стану мстить?

Платон посмотрел мне в глаза, не ответил.

– Неужели ты мог так думать?

– Нет, – хмуро проговорил Платон, отвернувшись. – Но… мне было больно… так, что… Наверное, мне хотелось, чтобы ты наказал и меня.

Я понимал, о чём он говорит после того, как прочитал то, чего он читать не стал, что он видел воочию: свидетельства страшных и безжалостных побоев и пыток, которым Никитский подверг Таню. И да, Платон чувствовал себя виноватым, как и я. Нас было двое сильных и умных мужчин, которые должны были оберегать её ото всего, и мы не сделали этого. Потому ли, что наш враг оказался умнее и сильнее, или почему?

– А кто меня накажет? – спросил я Платона.

– Не я. В конце концов, ты спас Таню, ты нашёл Курилова.

– Тогда по твоей логике, это Боги её спас.

Я вздохнул и выбросил сигарету в окно, холодный воздух потёк внутрь.

– Только потому я и терплю его теперь рядом с Таней. Хотя… к самому Боги я отношусь хорошо, если бы он не лез к Тане, он был бы моим лучшим другом. Так и было когда-то.

– Всё сложно, – сказал Платон.

– Не всё, – сказал я. – Ладно, дорогой шурин, не казнись.

И мы поехали домой, я отвёз его, а после за семь минут добрался до нашего двора, почти столько же идти пешком, если пройти дворами, а все пути и кротовьи норы, как, смеясь, говорила Таня, я тут знаю с детства.

Да, я отложил эти бумаги на некоторое время, чтобы дать остыть своему сердцу, потому что иначе я просто сорвался бы с катушек, и убил бы этого Никитского. Просто удавил бы своими руками. Но я хотел иного. Я хотел, чтобы он боялся. Чтобы он долго и мучительно боялся и ждал, не спал, оглядывался, боялся темноты и каждой тени, чтобы потерял аппетит. Я хотел, чтобы его жизнь разрушилась, и жизни тех, кто прикрывал его все годы, не важно, страхом ли он держал их в повиновении или взаимной выгодой. Каждый из них мог воспротивиться и не становиться соучастником его преступлений, звеном порочной цепи, Таня билась, готовая расстаться с жизнью, но не подчинилась, не созналась, не сдалась, а эти сильные и свободные люди пошли на сделку с самим дьяволом, так пусть заплатят сполна. И он будет знать, что я иду за ним. То есть он не узнает, кто конкретно, но он будет знать, что сила, которая его уничтожит, рядом.

И ещё я хотел, чтобы он знал, что это месть за Таню. Мне наплевать, что он метил в Платона, не имеют значения желания и мотивы этого низкого поганца, безнаказанного и превращённого этим в настоящее чудовище, важно только, что он тронул Таню, отнял у неё столько месяцев жизни, заставив скрываться, лишив работы так надолго, а на Западе навсегда, я не говорю о том, что он посмел коснуться её…

Я пришёл к нему домой утром первого дня нового 1998 года, когда он проснулся похмельным с какой-то лахудрой под боком, от которой пахло дешёвыми духами, алкоголем и косметикой, размазанной по этой постели. А в самой его квартире был беспорядок, обычный для холостяка, хотя и заметно, что тут убирают, но, похоже, редко.

Я толкнул его в его серое плечо коленом, не рукой, коснуться его тела, его кожи для меня было невозможно, невыносимо. Он проснулся, как ни странно, спал чутко, хотя, что странного, нечистая совесть не даёт спать крепко.

– С Новым годом, мразь, – сказал я, глядя ему в лицо.

Он дёрнулся было за пистолетом, но мы давно вытащили его из его тупого тайника и один из моих теперь боевиков приставил дуло его же пистолета к его затылку.

– Смирно сиди! – сказал я. – Знаешь, кто я? Вижу, знаешь, я не сомневался.

Я усмехнулся и, не торопясь, закурил, стоя перед ним, выпустив дым ему в лицо.

– Я тебя убью. За Таню. Но… – я сплюнул на пол, чего, кстати, никогда в жизни не делал, я не так воспитан, чтобы плевать на пол, но сейчас я сделал именно это. – Так вот… я тебя убью. Но не теперь. А пока жди…

С этими словами Борис вырубил его ударом по шее. Он очнётся вскоре, вытолкает пинками эту девку, станет судорожно размышлять, как бы ему прищучить меня, но ему это не будет удаваться, потому что к тому времени я уже перекупил всех его людей. Да, месяц до Нового года я посвятил именно этому: подготовке, первому этапу операции, как говориться.

Да, вначале я был почти без сознания от злости, я не мог даже смотреть на Таню, чтобы не думать, как она вообще это вынесла и сохранила способность радоваться жизни.