Татьяна Иванько - В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Книга 2. том 4. Кровь

– А что же мне позволить победить ему? Злу и тьме, которая есть в каждом, и поглотит, едва мы позволим это. Нет, Марк, я буду на стороне Света, здесь тепло и не страшно, и никто мой свет не погасит…

Я даже не мог заниматься сексом, потому что не мог не думать, что она испытывает отвращение. Таня почувствовала это и спросила напрямик как всегда:

– Марик, ты так смотришь в последние дни, так… будто боишься чего-то? Ты думаешь о том, что случилось со мной без тебя?

– Невозможно не думать об этом.

– Возможно, – сказала Таня, темнея глазами. – Но если тебе… если я тебе противна теперь…

Она покраснела, отворачиваясь и договорила, со вздохом:

– Я, ну… постараюсь это понять.

– Господи, нет! – я её обнял. – Подумала же такое… Нет, просто я… наверное, восхищаюсь тобой. Твоей стойкостью, я бы не смог, я бы сломался.

Таня отбросила волосы за спину, сверкнувшие в свете настольных ламп и бра, которых у нас по всему дому было множество, везде у нас были светильники, а сейчас, в самое тёмное время года, мы включали их повсеместно и сейчас Таня в белом шёлковом пеньюаре, расчесала волосы после ванны, чтобы заплести их на ночь в косу.

– Не сломался бы. Бывает, что по-другому нельзя, или быть стойкой или превратиться в слякоть, – сказала Таня, выдохнув.

– Ты вызываешь моё восхищение. Это удивительно, какой ты человек. Мне кажется, ты даже меня делаешь лучше.

– «Даже меня», – усмехнулась Таня. – Никогда не могла понять этого твоего самоуничижения. Мотает тебя от заносчивости, вот этому, странному упадничеству. Завязывай с этим, Марик. Если бы я так нападала сама на себя, от меня давно уже ничего не осталось. Мир жесток с нами, не надо быть жестокими ещё и самими с собой.

– Считаешь, себя надо прощать?

– А у тебя получается? У меня нет, – Таня посмотрела на меня. – Я просто заставляю тебя перестать думать о том, за что не могу себя простить… Иначе я давно рехнулась бы.

– Ты не виновата, что стала жертвой.

– Я не об этом… – сказала она, отворачиваясь.

Тогда я не подумал, но после вспоминал этот разговор не один раз, и думал, что я не придавал ему значения, который он заслуживал.

Но пока я был одержим только этой идеей – местью. И мне очень помог в этом Радюгин. Я поделился с ним документами, бывшими в моём распоряжении, добавив и то, что мне было известно раньше. Радюгин повёл себя как настоящий офицер, и даже друг, хотя до сих пор я так не считал, мы были с ним товарищами, но теперь я понял, что он рад возможности не только поддержать меня, но и очистить ряды правоохранителей. Он сказал только: «Марк, ты волен отомстить, и Никитского стоит стереть с лица земли, но свои руки не марай, поверь. Удержись хотя бы от этого. А я тебе помогу». Я пообещал, и он предпринял для меня множество шагов, которые помогли мне отследить и вычислить всех тех, кто был связан с Никитским, и всех прижать. Они все предали его мгновенно, будто ждали этой возможности.

Вот после этого-то я и пришёл к Никитскому, когда был полностью готов к тому, чтобы, как выразился Радюгин, стереть его с лица земли, но мне этого было мало. Я не просто хотел убить его, я хотел насладиться этим сполна.

И я не спешил. Никитского пугали случайно подрезающие его машину чёрные «мерсы», выстрелы, взломы его квартиры, побитые стёкла, сожжённая дверь, ночные звонки и сообщения на пейджер. Мне хотелось, чтобы ему было страшно, вначале по-настоящему, а потом после всех этих глупых выходок, чтобы он начал думать, что всерьёз ему ничто не угрожает и расслабился, и тут-то возмездие и настигнет его. Поначалу так и было: он вздрагивал, бледнел, пил больше обычного, боялся оставаться ночевать в одиночестве, но месяцы шли, а дальше хулиганства дело не шло, и он начал успокаиваться, решив, очевидно, что Марк Лиргамир, маменькин сынок, мелкий изготовитель штампов и мажор, способен только на такую чепуху. А я просто ждал, что остыну немного. И жил, как жил прежде.

Точнее, пытался. Потому что у меня не очень получалось. До тех пор, пока в этом деле не была поставлена точка, я не мог остыть, не мог успокоиться. И хотя карьера Платона получила толчок к развитию после его триумфального возвращения, как и у Боги, что стал популярным человеком на всю Москву, уж не говоря о Тане, которая, потеряв позиции и даже деньги «на западном фронте», приобрела в несколько раз больше здесь, в России: к осени готовился выход первого в нашей стране номера «Vogue», куда её пригласили для участия «хотя бы в фотосессии», как, невесело улыбаясь, сказала Таня, рассказывая об этом.

– Хотели едва ли не выпускающим редактором позвать, но я отказалась. Вот о чём они думают? Каждый должен заниматься своим делом. Разве я журналистка? С Платоном перепутали, наверное.

– Просто сейчас тебя хотят заполучить все, – сказал я.

Это была правда. Перед «Роком и модой» была ещё Неделя моды в Москве, где Таня тоже активно участвовала, приглашённая Домом моделей. «Рок и мода» прекрасное мероприятие, которое я ненавижу из-за Книжника, с которым у Тани отношения всё крепче и нежнее, судя по всему, потому что дома её почти не бывает, спасибо, хотя бы ночевать приходит, и мои дела разбирать со мной не отказывается. Но всё же, она всё чаще отсутствует, куда больше, чем когда уезжала на лето работать в Европу.

Теперь «МэМи» записывали альбом и сидели в студии несколько недель, не отлучаясь на гастроли, и Таню не раз и не два видели с Книжником в разных московских клубах, нагло снимали и публиковали в бульварных листках их фото в обнимку или просто рядом. Странно, я думал, я привыкну, но за прошедшее время меня всё больше доставала их связь. Казалось бы, вернулся Боги, отвлекавший её внимание на себя, они затеяли совместную работу световую инсталляцию, о чём Таня рассказывала взахлёб:

– Эскизы мои, а вот вся техническая часть на Боги. Он вообще оказался гений всех этих компьютерных технологий. Между прочим, Ванюшка заинтересовался, помогает ему.

Ещё и Вальдауф вернулся в Москву, причём его жена осталась в Италии, греться на тамошнем солнце, которое тепло даже зимой, он же засел за работу, как выражалась Таня, да и он сам сказал, когда мы все вместе, и с бывшей нашей группой встречали Новый год для чего я снял загородный дом с баней и катанием на снегокатах. Были «МэМи» и все наши одногруппники, причём Щелкун с Саксонкой оставили ради этого своего малыша, которого родили в прошлом году, на родителей Щелкуна, в отличие от Платона и Кати, которым не с кем было оставить своих, потому что родители Лариса Валентиновна и Андрей Андреевич укатили в Крым на праздники. Так что моего шурина и его прелестной Кати с нами здесь не было. Табуретка и Очкарик пока не задумывались о детях, жили на съёмной квартире и, в общем, пока заработки у них были очень скромные, подумывали даже не уехать ли в какую-нибудь Канаду на ПМЖ, как стали говорить, на что Боги лишь усмехнулся, качнув головой.