Виталий Ерёмин - Крымская лихорадка

– Этого мало, – сказал Гусев. – Если придут деньги, можно сварганить пару-тройку телероликов. Носков в своей скромной квартирке на первом этаже. Носков открывает соревнования каратистов. Носков посещает дом престарелых.

У Эдика был друзья на телевидении. Дав им эту работенку, он мог рассчитывать, что они поделятся с ним какой-то частью своего гонорара.

Но Носков отверг эту идею.

– Что такое Кузьмин? Это ожирение власти, ее несправедливость и только видимость порядка. Что такое Носков? Это Кот в сапогах. Никто о нем толком ничего не знает. Но по слухам – такой же, как все, и любит справедливость и порядок. Что, в общем-то, так и есть. Старик Поляков правильно сегодня подсказал. Наш лозунг должен быть – порядок и справедливость.

– Но нужна еще и какая-то программа, а значит и какие-то обещания, – осторожно заметил Яшин.

– Люди, как правило, верят больше тем политикам, которые меньше обещают, – возразил Носков. – Что касается программы… Есть интересное высказывание Черчилля. Он говорил: заглядывать далеко вперед – недальновидно. Ребята, это Черчилль говорил, которого народ избирал четыре раза!

– Как должна произойти передача денег? Тебе сказали? – спросил Носков. Чувствовалось, что этот вопрос не выходил у него из головы.

– Курьер передаст деньги в туалете аэропорта, – сказал Яшин.

Носков поморщился.

– Нашли место. Деньги передадут тебе?

– Нет, человеку, который зайдет в туалет вместе со мной. Я – всего лишь свидетель передачи пакета.

– А расписка? – спросил Носков.

Яшин молча пожал плечами. О расписке ему ничего не сказали.

– Какая может быть в таких случаях расписка? – усмехнулся Гусев. – Называется только сумма. Сумму назвали?

– Сто десять тысяч рублей, – сказал Яшин.

Курьер, который привез деньги, видел рядом с Яшиным Гусева, но не пошел следом за ним в туалет. Причина была простая. Курьер заметил, что Гусев и Яшин находятся под наблюдением. Процедура передачи денег осложнялась еще и тем, что курьер узнал Яшина по фотографии, а Яшин никак не мог вычислить в толпе прибывших курьера. Получив багаж, прилетевшие пассажиры разъехались, а курьер смешался с теми, кто ждал очередных рейсов, и наблюдал со стороны за Яшиным и Гусевым. Те потерлись в зале ожидания с полчаса и поехали обратно. Курьер сел вместе с ними в автобус, улучив момент, сунул конверт с деньгами Гусеву и сошел на следующей остановке.

Конверт был тщательно заклеен. Вскрыв его, Вадик и Гусев три раза пересчитали деньги. Ровно сто десять тысяч.

Сережа вошел в подъезд, осмотрел его и вернулся. Бодро доложил:

– Все чисто, Олег Степаныч.

Носков смотрел на фитильного Сережу, как на ребенка. Играет в телохранителя. А ведь в трудную минуту не спасет. Просто не сумеет. Желание есть, умения – ноль. Если ты, дуралей, осмотрел подъезд на первом этаже, это еще не значит, что все чисто. Пулю можно получить и на втором этаже и на третьем. На каком угодно.

– Ладно, Сережа, иди домой. Я, может, здесь заночую.

– Значит, утром быть здесь? – спросил Сережа.

– Я позвоню. Иди, отдыхай, – сказал Носков.

“Если меня изберут, приставлю его к Галине. Пусть ее охраняет”, – подумал Носков, глядя в спину удаляющемуся Сереже.

В маленькой квартирке Аллы царил художественный беспорядок. Всюду лежали кисти и тюбики с краской, книги, одежда, косметика. А посреди комнаты стоял мольберт с наброском портрета Носкова. Олег стоял, держа двумя руками концы воротника куртки, и смотрел прямо в глаза тому, кто рассматривал его на портрете. Только его глаза имели не обычное жесткое выражение, а излучали теплоту и нежность.

– Когда это ты меня зацепила в таком виде?

Алла подошла, встала рядом, положила руки на плечо Носкову.

– Однажды ты посмотрел на меня именно таким взглядом.

– И ты запомнила?

– Как не запомнить. Ведь это было всего один раз.

“Неправда, – подумал Носков. – Просто женщинам всегда мало того, что они имеют”. Правда была только в том, что он не любил жарких слов.

– По-моему, я тебе уже говорила, просто ты не все помнишь: художник раскрывает в портрете не только того, кто ему позирует, но и самого себя.

– Не понял, – отозвался Носков.

– Ты никогда не смотрел на меня так. Ни разу. Просто все эти восемь лет я мечтала, чтобы ты так на меня смотрел.

Носков кашлянул с досадой.

– Знаешь что, дорогая. А не продолжить ли нам этот психоанализ за кухонным столом?

– Пойдем, вождь голодранцев. На меня как раз что-то нашло сегодня. Буду кормить тебя твоими любимыми варениками.

Они прошли на кухню, и Носков набросился на еду.

– Ты не поверишь, однажды я ел вареники в “Национале”. Но твои лучше.

На лице у Аллы появилась вымученная улыбка.

– Жалкий хвастун и лицемер. Можно подумать, что ты ошивался в “Национале” каждый вечер.

– Нас было четверо, – продолжал Носков. – Отмечали окончание юрфака. Сбросились, и кутили целый вечер. А сейчас ужин в “Национале” на двоих стоит 800 долларов.

– Откуда такие сведения?

– Из ящика, откуда еще? Нормальную жизнь мы видим теперь только по телевизору.

– Ничего, скоро и у тебя начнется сладкая жизнь, – Алла старалась, чтобы ее голос звучал весело.

Носков перестал есть.

– Странная ты сегодня. Что с тобой? Ты мне не веришь?

Алла посмотрела отчужденно.

– Я тебе уже девять лет верю.

Носков отложил в сторону вилку. Начинается!

– Я знаю тебя больше, чем ты сам себя, – продолжала Алла. – Как только ты станешь президентом, жена станет тебе намного ближе. Хотя спать с ней ты по-прежнему не будешь. Впрочем, как знать… Может, ты и на жену станешь смотреть по-другому. Она красивая, красивей меня. Она верная, что само по себе ценно. Она умная, тебе не стыдно будет показаться с ней в обществе других президентов. То есть на фоне других жен она будет выглядеть очень достойно.

“Если Кузьмин узнает о моих амурах, обязательно это использует”, – подумал Носков. Этот страх раздражал его, привыкшего считать, что чувство страха вообще ему не свойственно.

Из кухни был виден мольберт. Носков вгляделся еще раз в свое изображение и вспомнил, когда смотрел на Аллу таким взглядом. Было это полгода назад. Алла сказала, что не может больше ждать. Женщина должна родить не позднее 24 лет, а ей уже 32. По существу, она поставила Носкова перед банальным выбором: либо он бросает жену и женится на ней, либо она выйдет замуж за другого человека, пусть не такого героического, зато способного подарить ей покой и обыкновенное женское счастье. Тогда на Носкова что-то нашло, он пообещал Алле, что сделает все так, как она хочет, но не сейчас, а после президентских выборов, независимо от их исхода. Он дал это слово, почти клятву, совершенно свободно, Алла на него не давила. Он и сейчас не думал идти на попятную, по-прежнему считая, что ни с одной женщиной ему не будет так хорошо, как с Аллой. Все, в конце концов, наладится. Нужно только еще немного потерпеть.