Виталий Ерёмин - Крымская лихорадка

– У меня снова горе, Олег Степанович. Мать Жени и мать Артема, они подруги, год назад уехали в Италию на заработки и пропали. Ни звонка, ни письма. Вот, Артем теперь у меня и живет.

– И на что живете? – спросил Носков.

– Так, продаю кое-что. Пенсию давно уже не платят. Подрабатываю костеляншей в санатории “Россия”.

Лаврова хотела добавить, что и там уже полгода задерживают зарплату, но промолчала – гордость не позволила.

– Насчет невестки в милицию заявляли?

– Конечно. Сказали, что заявление передано в Интерпол. Но я не верю. Ни милиции, ни Интерполу.

– Фотографии приложили к заявлению?

– А как же?

– Еще какие-то фотки есть? Покажите.

Женя и Артем во все глаза смотрели на Носкова. От него исходила уверенность и сила.

Лаврова взяла из серванта альбом положила перед Носковым. Стали рассматривать. Пропавшие женщины были красивы.

– Я смогу чем-то помочь, если только меня изберут, – коротко сказал Носков.

– Благослови вас Бог, – прошептала Лаврова.

Через неделю Носков зазвал Яшина к себе домой. Москвич не стал отказываться. Ему хотелось увидеть Носкова в семейной обстановке.

Яшин давно не был в хрущебе. Тем сильнее было впечатление. Не квартира, а скворечник, хуже скворечника, потому что люди – не скворцы.

Не вызывала восторга и мебель. Все советское, никаких импортных гарнитуров. Странно, следователи прокуратуры получали неплохо. Еще больше денег имели те, кто ходил в загранплавание, независимо от того, что делали на судне. Напрашивался вывод – квартира не была для Носкова домом, куда бы он торопился после работы. Первый признак жизни на стороне.

Но на этом странности не заканчивались, а только начинались.

Жена Носкова Галина оказалась просто красавицей. Удивительного цвета глаза, такие называют бирюзовыми, красивая, хотя и несколько полноватая фигура, пышная грудь, ровные зубы, чувственные губы – все было при ней.

– Такая жена должна быть все время рядом, – сказал Яшин.

Носков усмехнулся:

– Найдется и для нее кривой объектив.

– Вы заметили, как фотографируют Олега? – с жаром стала возмущаться Галина. – Какие снимки печатают в газетах? То он с разинутым ртом, то с искаженным лицом. Меня тоже подловят. Так что лучше я посижу дома.

Дочь Лариса, совсем молодая, лет двадцати трех, похожая на отца, но какая-то невзрачная, неуютная, не сводила с Яшина глаз, рассматривая его, как вещь. И через минуту после знакомства запросто спросила:

– Вы женаты?

– Естественно.

– У вас есть дети?

– Естественно.

– Ну, как там Москва?

– Стоит.

– Ну, ясно, что не лежит. А вообще?

Яшин молча пожал плечами.

Галина усадила Яшина на диване рядом с собой и доверительно поделилась:

– Мы Олега отговаривали, плакали. Правда, Ларисочка? Но потом поняли: не Олегу нужна политика, а он – ей.

“Интересно, как они спят? – думал Яшин, оглядывая квартиру. Неужели на одной кровати? Похоже, что на одной. Вот беда-то”.

Пришла соседка Кира Стежкина, жена морского офицера. Всю жизнь была за мужем, как за каменной стеной. Но муж отказался принимать украинскую присягу, и был уволен.

– Кирочка окончила в свое время иняз и секретарские курсы, – сообщила Галина. – Сидеть тебе, Кира, в приемной президента.

Появился Игорь Федулов. Похоже, он не бывал здесь давно. Носков стал расспрашивать, чем Игорь занимается. Тот рассказал, что по вечерам работает в ГАИ, а днем – в новом подразделении МВД, созданном для усмирения взбунтовавшихся зэков.

– Тебя из угрозыска турнули, что ли? – удивился Носков.

– Вроде того, – нехотя подтвердил Федулов. – Ты знаешь, к этому давно шло. Надоело за гроши голову подставлять. – И тут же перевел разговор на другую тему. – Вот, узнал, что выдвигаешься, пришел поддержать. Многие в МВД будут за тебя.

Носков благодарно кивал.

– Это хорошо. Это очень хорошо.

– Вот, ребята просили передать.

Федулов вынул из большого свертка легкий бронежилет. Носков с сомнением помял его в руках.

– Здесь титановые пластины, – сказал Федулов. – Видишь, вмятины. И стрелять пробовали и ножом колоть.

– А на кого надевали? – спросил Носков.

– Как на кого? Как обычно – на свинью.

Федулов был среднего роста, плотный, с длинными ресницами и щегольскими усиками. На вид – около сорока. Или даже меньше. Годы прибавляла заметная плешь, которая, впрочем, ничуть его не портила.

Когда отсмеялись, Носков сказал:

– Знаешь, Игорь, если надо убить, убьют и в таком жилете. Но все равно спасибо.

Через минуту Яшин расслышал, как Носков тихонько выговаривал дочери:

– Почему опять одна? Где муж? Леша где?

Лариса скривилась:

– Муж объелся груш. Приносит в дом гроши. Надоело.

– Нашла нового русского?

– Ищу, папочка.

– Я так и понял, – сказал Носков. – И мягко повоспитывал. – Запомни, доченька, теперь каждый твой шаг будет отражаться на мне. Поэтому, прежде чем что-нибудь сделать, подумай.

– Хорошо, если найду, приведу к тебе, – пообещала Лариса.

Носков огляделся, не слышит ли Яшин разговор, и возмущенно прошептал:

– Кого ты приведешь, замужняя женщина? Что у тебя с головой?

Лариса тряхнула челкой:

– Знаешь, папочка, лучше бы ты чего-то другого боялся. Извини, но у тебя штопка на одном месте. Ты считаешь, это нормально? Ты посмотри, как мы живем! Это ж просто срам. Как так можно? Неужели на тебя никто не ставит? Почему у тебя нет спонсоров?

– Замолчи! – прошипел Носков, косясь на Яшина.

Диктор объявила, что произвел посадку самолет, прибывший из Вены. Кузьмин стоял в зале для VIP-персон и смотрел, как лайнер подруливает к аэропорту. Наконец, показались первые пассажиры. Но сына среди них не было. “А может, я не узнал Женьку?”, – подумал Кузьмин. Последний раз они виделись четыре года назад, когда первый секретарь Крымского обкома Кузьмин был с советской делегацией в Белграде.

Зуев вышел последним. Оглядел встречающих и начал лениво спускаться по трапу. Кузьмин пошел ему навстречу. Несколько секунд они молча рассматривали друг друга.

– Черт возьми! – негромко воскликнул Кузьмин. Он был удивлен. Сын превратился в настоящего мужчину. Глаз не оторвать.

Зуев тоже любовался отцом. Надо же, из крестьян, а как чувствуется порода. Властное лицо, бело-серебристые волосы. Что значит, всю жизнь на руководящей работе. “Как же мне его называть?”

Кузьмин словно прочел мысли сына.

– Ты такой большой. Зови меня теперь отцом.

Они обнялись. Женька ощутил запах дорогого одеколона и вспомнил, что в детстве только мечтал обняться с родителем, ощутить запах его тела. А Кузьмин подумал о том, что сыновья, даже внебрачные, рано или поздно возвращаются к отцам.