Владимир Чванов - Кража

– Нет, я на полном серьезе.

– Я с вами тоже на полном серьезе, – довольно сурово осадил его Солдатов. – В долгу оставаться не привык, поэтому прошу, не делайте своей юридической ошибки. Точнее, просчета.

Тихий помолчал и спросил с напускным безразличием:

– Что вы имеете в виду?

– Советую вам признаваться. Чистосердечно.

– Странный совет. В чем признаваться?

– Вы сами прекрасно знаете в чем. В краже на Строительной.

Тихий насмешливо посмотрел на Солдатова.

– Вы меня не убедили, товарищ начальник. – Глубокие складки на щеках стали еще резче. – Я вовсе не уверен в такой необходимости, тем более что на Строительной никогда ничего не совершал. – Тихий приложил ладони к сердцу и изобразил на лице полную покорность.

– А я и не утверждаю, что лично сами совершали. Вы соучаствовали…

– Мура все это, несерьезный разговор. Где доказательства? – его голос был тверд и настойчив.

– Вот что, Жестянников. Уговаривать вас я не буду. Вы опытный человек. Не ребенок. Законы и порядки не хуже нас знаете. Обыск просто так вот не делается.

– В жизни бывает.

– Не тот случай. И ситуация не та. Вы давно знакомы с Городецким?

– Кто это? Впервые слышу.

– Ваш друг из Ростова, – спокойно, пожалуй даже безразлично, сказал Солдатов. Он заметил, что в глазах у Тихого металась растерянность.

– Друзей много, такого не знаю, – ответил Тихий. – Душно тут у вас.

– Попейте водички. – Солдатов встал и приоткрыл рамы окна. – Не давайте поспешных ответов, Жестянников, пройдет день-два, и вы поймете свою ошибку. Вы были в начале месяца и на этой неделе в Ростове?

– Нет. Я был только во Львове.

– Неправда, Жестянников. Были…

– Докажите! Все ходите вокруг да около. Если есть козырь – кладите его на стол.

– Чего доказывать. Вы сами уже все давно доказали. В Ростовском аэропорту изъяли корешки к билетам на вас и на Городецкого. На одни и те же рейсы сюда, к нам в город. И еще – вы же с ним по одному делу проходили…

Тихий слушал напряженно. – Я встретился с Городецким случайно.

– Так были вы в Ростове?

– Был.

– У Городецкого изъяли вещи.

– Даже не знаю, что вам сказать, – ответил Тихий. Он положил беспокойные руки на колени. – Вы задаете загадку за загадкой, – с тоской в голосе проговорил он.

– Алексей Петрович! Решайтесь. Несолидно вы себя ведете. То нет, то да. И чтоб вы уже не сомневались, не задавали лишних вопросов, скажу: Городецкий дал показания подробные, весьма убедительные. На вас очень обижается…

– А чего ему обижаться? – недоверчиво спросил Тихий. – Я ему не задолжал.

– Идею-то на кражу вы подали.

– А Белкин? Что он говорит?

– Белкин не запирался ни минуты!

– Могу себе представить… – пробормотал Тихий. – Трус, только о своей шкуре и беспокоится.

– Не такой уж и трус. Он очень помог следствию. Суд, я думаю, учтет его чистосердечное раскаяние. Кстати, кое-какие колечки из тех, которые вы на Строительной взяли, у него дома остались. Уже поехали за ними…

– Не может быть! – искренне удивился Тихий. – Он хотел их сразу же на зубы пустить.

– Такие вещи не пускают. Поверьте уж…

Солдатов посмотрел на сгорбившуюся спину Тихого, на его сразу постаревшее лицо. Тихий медленно поднял голову и, закрыв глаза, сказал:

– Заарканили, значит. Ладно… Берите протокол, заполняйте… Сдаюсь. – Он шутливо поднял руки.

Солдатов глядел на него устало.

– Только вот что! Идея кражи не моя. Надеюсь, вы поймете ситуацию. Прошу не испортить жизнь другому человеку. Он не виноват.

– Кто? – Солдатов смотрел на него с удивлением.

– Калугин Юрка. Из нашего дома.

– Погодите, а он-то при чем здесь? – спросил Солдатов. И тут же почувствовал свою ошибку. Этим вопросом дал понять, что знает по делу не все. Но Тихий не углядел промашки и поспешно добавил:

– Жалко пацана в дело впутывать.

– Говорите… В чем его вина?

– Я не буду отвечать. Сказал же – пацана жалко. – Он явно переборщил этой фразой. Солдатов понял – в благородство играет.

– Как хотите…

– Хорошо, – сказал Тихий. – Отвечу, – и подался вперед. – Только чувствую, что морока с этим получится, – он явно тянул.

– Ничего, разберемся.

– В общем так. Дней десять назад выхожу я из дома, вижу, Юрка у «Жигулей» шурует. Подошел, спрашиваю: «В чем дело?» А у него с перепугу истерика началась. Запер я машину ключом и положил его к себе в карман. Потом повел парня к себе. Он мне рассказал, что решил нашкодить ухажеру матери – угнать и разбить машину.

– Выходит, преступление предотвратили? Похвально. Потом что было?

– Потом я оттиск с ключа от квартиры сделал. Он в связке был. Подумал, вдруг пригодится? – Тихий освоился, вошел в роль и продолжал деловито: – Кража кражей, но можно сказать, что я компенсировал потерпевшему убытки. Машину его спас. Зачтется это? – он с нетерпением ожидал ответа.

– Не понимаю я вас, Жестянников. То о Юрке беспокоитесь, то подсовываете его в качестве преступника, – осуждающе сказал Солдатов. – С вашим-то опытом.

– Но ведь было же так! Вы же просили говорить правду. Я и говорю. А что машину спас – запишите. Это мне пригодится.

– Запишем. Что было потом?

– О ключе Городецкому позвонил. Я сам на кражу идти не хотел, не помышлял даже.

– О ключе? – переспросил Солдатов. – Вы его по оттиску сделали, что ли?

– Не то чтоб сам… Белкин помог.

– Белкин?

– Ну да… Ключ сложный оказался. Я по этому делу не специалист. Отдал оттиск Белкину. У него и пилочки всякие, и станочек. Правда, я сказал тогда, что ключ свой потерял от квартиры.

– Ну, да! Конечно! – расхохотался Солдатов. – Перед тем как потерять, слепок с него сделали… Чего темнить-то по мелочам, Алексей Петрович? И Белкин поверил?

– Поверил. А может, вид сделал, что поверил, – поморщился опять Тихий. – Наверное, ему так спокойнее было.

– Квартиру на Строительной с Городецким брали?

– Один он там был.

Солдатов еще два часа говорил с Тихим. Говорил потому, что почувствовал необычную роль мальчишки во всей этой истории. Тихий рассказал все.

Как всегда, накануне 1 сентября в этом большом дворе было шумно. Ребята, вернувшись из пионерских лагерей, пригородных дач, экскурсий, радостно встретились друг с другом после двухмесячной разлуки, обменивались впечатлениями, рассказывали забавные истории. И, конечно, хвастались: кто бронзовым загаром, кто коллекцией камешков, найденных на берегу моря. Юре Калугину похвастаться было нечем. Он никуда не уезжал. Конечно, можно было бы и в пионерский лагерь, но, по совести говоря, особенно не хотелось: на душе было неспокойно. В начале лета он впервые почувствовал себя не просто мальчишкой, сыном, а хозяином дома. Это было в тот вечер, когда в их квартире появился чужой, незнакомый мужчина, и он ощутил чувство ревности и чувство тревоги. Ощутил потому, что как-то уж очень уверенно держал себя незнакомец, будто бы вошел в собственный, а не в его, Юрин, дом.