Сергей Мартин - Вспомнить всё

–– Еще бы! Я сорок лет проработал хирургом и знаю, что такое огнестрельное ранение.

–– Так вы – врач?

–– В прошлом, – добродушно улыбнулся Иванов, – Я давно на пенсии. Полгода живу на даче, полгода – в городе. Вот, пошел на рыбалку, а выловил вас.

–– Вы нашли меня на берегу?

–– Да. На зорьке вышел к своему любимому местечку, смотрю – вроде как бревно валяется. А бревно–то живое… Такие вот дела… Что мне с вами делать? Вас надо доставить в больницу, да и в милицию не мешало бы сообщить.

–– Не надо в милицию! – Надо мной точно вихрь прошумел. Не знаю почему, но слово «милиция» напрямую ассоциировалось со смертельной опасностью. Видать, инстинкт самосохранения у «бревна», каким я сейчас был, работал, как швейцарские часы. Откуда я знал, что такое швейцарские часы? – Не надо в милицию… – снова повторил я, с мольбой взглянув на Иванова. – И в больницу не надо. Можно, я отлежусь у вас на даче? Вы же сами сказали, что ранение неопасное. Я заплачу за все, господин Иванов.

–– Хм–м… – озадаченно произнес мой спаситель. Однако он говорил не о плате. Он был настоящий русский врач. – Не слишком опасное ранение, но требующее стационарного лечения… У меня здесь только аптечка. Я обработал рану и сделал перевязку, но не могу рисковать. Вы потеряли много крови и долго находились в довольно–таки прохладной, скажем так, воде, ведь сейчас – сентябрь… Переохлаждение может вызвать абсцесс. Пусть вы довольно молодой и крепкий мужчина, но нельзя недооценивать серьезности вашего состояния. И потом, я просто обязан сообщить о случившемся с вами в милицию. Это же не несчастный случай. Вас едва не убили.

–– Доктор, – прервал я его, – вы спасли мне жизнь. Я ваш вечный должник, но вспомните заповедь «не навреди».

–– К чему вы? – не понял Иванов и сурово нахмурил брови.

–– Не знаю, как вам объяснить… Я и сам ничего не понимаю, но у меня такое ощущение, что… Словом, я вас очень прошу не предпринимать ничего, пока я не буду в состоянии разобраться со всем этим сам. У меня какое–то дурное предчувствие. Милиция, полиция… Это может для меня плохо кончиться.

–– У вас проблемы с законом? – спросил хозяин дома.

–– Не знаю. Честное слово, не знаю. Но обещайте, что не станете сообщать обо мне ни в милицию, ни кому бы то ни было. Это очень важно.

–– Хорошо, – ответил Василий Николаевич после некоторых колебаний. – В конце концов, кем бы вы ни были, я обязан выполнить свой долг – поставить вас на ноги, а там уж видно будет. Справляйтесь, как говорится, сами…

–– Спасибо. – Я попытался улыбнуться. Улыбка получилась вымученной, мышцы лица работали на редкость скверно. Видать, я был в варварском плену. Не иначе.

Тогда Иванов сказал решительно:

–– Ну все, ещё успеем поговорить. А сейчас полечимся, и – спать. Вам нужно набираться сил.

Он поднялся с табурета и через минуту вернулся ко мне с пригоршней таблеток и кружкой горячего чая, пахнущего малиной и травами.

Мне все более симпатичен был этот пожилой человек, в котором чувствовалась внутренняя целостность и сила духа. Я ощутил, что ему можно доверять, и это внезапно стало твердой почвой. Я почувствовал' под собой материк. С тысячей городов и причудливыми ландшафтами, которые, как мне казалось, я отлично знал. Когда–то. Но только не сейчас. Ведь все это могло быть бредом. Не слишком тяжёлым, но оттого не менее опасным и обманчивым.

То ли лекарство начало действовать, то ли я был действительно очень слаб, но скоро мои веки стали наливаться свинцом.

Засыпая, я кое–как расслышал, что Иванов обратился ко мне с такими словами:

–– Думаю, что человек не может обходиться без имени. Не будете возражать, если я пока стану называть вас Сергеем? И давайте перейдем на «ты».

–– Принимается… – пробормотал я, и тут же сон, гигантский, как гора, надвинулся на меня. Я больше не летел в бездну, я просто замер в абсолютной неподвижности. Однако на этом материке у меня было место. Принадлежащее только мне. Спасибо старику. На все воля Божья.

Мое пробуждение было чудовищно долгим. Густой красный туман не выпускал меня из призрачного пограничья между сном и явью, где реальное казалось иллюзорным, а иллюзорное – реальным. Этот туман к тому же был липким, как грязь на бездорожье. Наконец фантомы кошмарного сна исчезли совсем, реальность заявила о себе со всей определенностью.

Я увидел себя как бы со стороны. Я лежал в незнакомой комнате на кровати; В состоянии абсолютно непонятном. Никогда прежде я не ловил себя на подобных мыслях. Я как–то странно, по–детски разволновался для начала, резким движением попробовал приподняться, точно предупреждая опасность. Но адская боль в ребрах остудила мой легковесный порыв. Осторожность и некоторая рассудительность стремительно вернулись ко мне.

Что–то стягивало мне грудь, не давая глубоко дышать, и невидимой крепкой цепью сковало движения. Кое–как освободившись от одеяла, я был внезапно поражен, увидев на себе широкую полосу тугой бинтовой повязки. Руки тоже были забинтованы. Я медленно поднес их к лицу, запах каких–то мазей и йода буквально ошеломил меня. Кое–где на повязках я заметил бурые пятна крови, но это уже не произвело на меня особенного впечатления. Довольно смутно, но я вспомнил, каким образом оказался здесь, и это придало мне чуточку спокойствия и уверенности.

Я пытался понять свое состояние, но не мог. Внутри моего «Я» зияла пустота. Да, именно серебристая холодноватая пустота вернее всего определяла его. Я был опустошен, как гнилой орех. Такие понятия, как «раздавлен», «повержен», подходили мало. Я не знал, кто обошелся со мной таким образом. Но, как физическое тело, я существовал вполне пристойно. Это вселяло некоторую надежду. Чтобы возродиться к жизни, я должен был каким–то неимоверным усилием заполнить пустоту драгоценными крупицами хоть каких–то воспоминаний о прошлом. Не мог же я окончательно превратиться в беззаконную комету, летящую в хаосе и несущую в себе тот же хаос. Я должен вспомнить ключевые события моей прошлой жизни. И тогда завеса будет разорвана. Картины, цвета и запахи, которые могли бы срастись в завораживающее целое, наверняка были рассыпаны где–то в глубинах моей памяти, пока наглухо запечатанной, как бутылка с письмом, выброшенная на океанский берег. Я должен был вспомнить все, постепенно или чудесным образом – стремительно. Это внезапно сделалось моей главной задачей. Кажется, я никогда не решал таких. Но мне подумалось вдруг, что и раньше приходилось сталкиваться с малоразрешимыми проблемами. С какими? Когда? Где? Ответа не было. А от него зависела дальнейшая моя судьба. Мне вовсе не улыбалась перспектива навсегда остаться человеком без имени, без прошлого.