Сергей Мартин - Вспомнить всё

«С чего начать?» – думал я, машинально разглядывая место своего пребывания – небольшую комнату с единственным окошком. Выгоревшие ситцевые занавески, стены, обклеенные дешевыми обоями. Жилище давно требовало ремонта. Я равнодушно посмотрел на старый платяной шкаф в углу, на убогий стол, возле которого располагались колченогие табуретки, на древний кожаный диван. Пожалуй, это был интерьер обычной дачи человека небольшого достатка. «Откуда мне все это известно?» – промелькнула довольно оригинальная мысль, но тут же растаяла, исчезла. Рассудок отказывался задаваться столь болезненными вопросами. Ведь изощренный анализ мог вызвать жуткую головную боль. Мытарства могли пойти по второму или третьему кругу. Что такое – «мытарства»? На этот неожиданный вопрос ответ возник тут же – это боль без начала и завершения. Кое–какая определенность мерцала в точном и взвешенном ответе. Я понял, что начинать нужно с известных мне вещей. С того, что здесь и сейчас. Пока, как говорится, не до воспоминаний. Итак, меня нашли раненным на берегу реки. Я был без сознания. Я потерял память. Это все. Слишком мало, чтобы за что–то зацепиться. Проклятье! Нет никакой маломальской подсказки. Все до предела размыто. Спокойно, без паники. Прежде всего мне нужно выяснить, где именно и когда я был обнаружен. Что за место? Может, его название что–то подскажет мне? Как я оказался на берегу? Предположим, на меня кто–то напал. Где это произошло? На берегу? А может, на реке? На теплоходе? Слово «теплоход» тут же выставило веселую и безболезненную картинку. Но подсказки никакой не было.

От размышлений меня отвлек слабый шум, донесшийся откуда–то извне. В доме явно кто–то был. Странно, что я только сейчас почувствовал это. Насторожившись, я уловил едва слышимые шаги и позвякивание. Звуки не таили никакой угрозы. Я был уверен в этом. Я догадался, что хозяин дачи хлопочет на кухне. Вскоре я уловил на редкость аппетитные запахи. На меня чуть было не накатил приступ смеха. Я понял, что голоден как зверь. Я попробовал вспомнить, какие блюда предпочитал. Кажется, я был даже близок к успеху. Но мысль о еде, как таковой, вытеснила все подробности. Все же они принадлежали прошлому. А я существовал в настоящем. В состоянии зверином, иначе не скажешь. Я ничего не помнил. А сейчас ничего не хотел помнить. Я хотел есть. Вскоре за спиной заскрежетала дверь, в комнату вошел хозяин, одетый совсем не по–дачному – в строгую темно–синюю тройку. В руках он держал большую книгу.

–– Guten Tag. Wie schlafen Sie? – приветствовал он меня с радушной улыбкой.

–– Danke schön, sehr gut… – машинально ответил я.

–– Sprechen Sie deutsch? – важно спросил он.

–– Ja, naturhch, – несколько растерянно ответил я, смутно догадываясь о смысле нашего диалога.

–– Nun, gut… Lesen Sie mir, bitte, diese Seite. – Иванов раскрыл книгу на заложенном месте и ткнул пальцем в страницу, передав мне увесистый том какой–то медицинской монографии.

Я удивился, внимательно посмотрел на него, но возражать не стал, напротив – бегло прочел вслух полстраницы изобилующего специальными терминами текста.

–– Ubersetzen, bitte.

Это была какая–то абракадабра о резекции желудка, но я перевел, споткнувшись лишь в двух–трех местах. Иванов остановил меня жестом и без всякого перехода сказал по–английски:

–– The text translated by you is very difficult… What is your name?

–– My name is… – машинально ответил я и осекся, растерянно взглянув на Иванова. – Василий Николаевич, я не помню…

–– Да–да, прости за маленький эксперимент. Я подумал, что ты вспомнишь свое имя, если станешь говорить и думать по–немецки.

–– Почему вы так решили? – спросил я.

–– Ты несколько раз бредил по–немецки, а это возможно лишь в том случае, когда язык настолько близок, что мыслишь на нем. Понимаешь?

–– Кажется, да… Вы думаете, что я – немец?

–– Вполне возможно, хотя и русский ты знаешь не хуже, – ответил Иванов и сдержанно улыбнулся. – К сожалению, не могу сделать определенных выводов относительно твоего английского, поскольку сам говорю на нем неважно, но ты его, безусловно, понимаешь.

–– И что из всего этого следует?

–– Пока ничего, кроме констатации твоего знания трех языков. Возможно, и больше, но это только предположение, – ответил Иванов, забирая из моих рук книгу. Он внимательно посмотрел на меня и спросил озабоченно: – Как ты себя чувствуешь, Сергей?

–– Сергей?.. Ах да… Сергей, что ж – это имя мне всегда нравилось. Спасибо, кажется, терпимо. Я очень долго спал?

–– Пять суток.

–– Так много?! – Я буквально окостенел.

–– Стоп, – улыбнулся он. – Пусть тебя это не пугает. Иногда я будил тебя, чтобы сделать инъекции и перевязки да покормить. Но ты был в таком состоянии, что навряд ли помнишь об этом.

–– Да, я ничего не помню… Я был совсем плох?

–– Скажем так: у меня были определенные опасения, но сейчас твои дела намного лучше, – уклончиво ответил Василий Николаевич. – На тебе все заживает как на собаке. Это – шутка, – усмехнулся он, но тут нахмурился: – Похоже, ты и прежде попадал в большие переделки. На твоей шкуре несколько старых отметин. Однако судьба к тебе была весьма благосклонна: все ранения нетяжелые. Ты ничего не припоминаешь?

–– Нет… – не слишком уверенно ответил я. – Я пытаюсь, но ничего не получается.

–– Получится, – твердо сказал Иванов. – Обязательно получится, но надо постоянно работать над этим.

–– Скажите, Василий Николаевич, потеря памяти – это надолго? – Я буквально заёрзал в постели, чувствуя себя мальчишкой, который спрашивает старшего о чем–то самом важном…

–– Мне трудно ответить определенно. Я не психиатр, а хирург… Насколько мне известно, амнезия крайне редко бывает полной. Твой мозг не получил разрушений, это значит, что память непременно должна восстановиться полностью или хотя бы частично. Вопрос в том, что послужило причиной амнезии?

–– Кажется, вы говорили о ранении головы и о контузии, – предположил я, вспомнив наш первый разговор.

–– Твое ранение вряд ли могло вызвать такие последствия, ведь ты не помнишь даже собственного имени. Я еще кое–что обнаружил… – Иванов на мгновение задумался.

–– И что же? – нетерпеливо спросил я.

Мой спаситель не торопился с ответом, видимо не слишком доверяя своей версии. Наконец он пристально посмотрел на меня:

–– На твоей руке – свежие следы внутривенных инъекций.

–– Я не понимаю....

Василий Николаевич грустно усмехнулся и со вздохом сказал:

–– А я, кажется, начинаю понимать… Я сразу почувствовал, что с тобою что–то не так… Ты часто бредил, но твой бред был вызван не жаром. У тебя была небольшая простуда и локальный абсцесс, но воспалительные процессы удалось подавить ударными дозами антибиотиков за двое суток.