Эдуард Фикер - Операция «C-L»

Значит, мина была установлена прямо в ящике, ведь ящик с деньгами разнесло, можно сказать, на атомы. Казалось, целью взрыва была ликвидация двадцати миллионов, и четверо бедняг погибли только потому, что оказались там волею случая.

Для наших финансовых органов было важно как можно скорее пустить в оборот новую денежную серию, и поэтому требовалось установить, действительно ли серию «C–L» можно считать полностью уничтоженной.

– Да, она наверняка уничтожена, – прозвучал ответ специалистов. – Согласно нашим данным, большая часть денег сгорела в первый же момент от чудовищной температуры, которая образовалась при взрыве. Попробуйте бросить бумагу в горящую печь, где температура несколько сот градусов! От нее и следа не останется. В нашем же случае бумага в момент взрыва превращается в микроскопический пепел. Он еще и до сих пор летает в воздухе. Рекомендуем исследовать образцы растений и почвы на расстоянии, большем, чем радиус взрыва.

Да, работа специалистов была тщательной и кропотливой. Так, например, в разных местах воздух набирали в резиновые баллончики, а пепел и пыль сметали тонкими щеточками и всасывали специальными пылесосами с вагонных крыш.

И, только убедившись, что сделано все возможное, мы освободили этот участок пути для работы железнодорожников.

– Ну все, закрываем, – вежливо говорит архивариус – Рабочий день кончился. Бумаги вы можете оставить прямо на столе. Никто в них рыться не будет. Завтра утрем в Семь, если желаете.

– Нет, не желаю, – отвечаю я. – Больше мне здесь делать нечего.

– У нас ничего не теряется. Вы, видно, плохо искали.

– Разве можно найти то, чего здесь никогда не было? – говорю я таинственно и отправляюсь домой.

И вот опять я вижу себя в вагоне. Сижу у треснувшего окна и перечитываю черновик нашего заключения: он должен быть основанием для приказа печатать новую денежную серию.

Затем мне живо вспоминается совещание с представителями министерств финансов, внутренних дел и транспорта, где мне совали в нос копию заключения, продиктованного и подписанного мной самим и сопровождаемого большим приложением. Все это я представляю себе весьма живо. Еще и сегодня я слышу, что говорил тогда.

«Новая серия не должна обозначаться шифром „G-L“, а каким-нибудь другим. Следует считаться с тем, что некоторые купюры, развеянные взрывом по воздуху, могли не попасть в поле нашего зрения или в первые минуты взрыва их могли собрать посторонние лица».

Вслед за мной высказался один из представителей министерства финансов:

«В сущности, для нас не столь уж важно, если некоторое количество этих денег попадет в оборот. Какие-то сто-двести купюр или даже целая пачка на сумму сто тысяч не могут стать причиной инфляции в общегосударственном масштабе. Правда, каждая нелегальная купюра „C–L“ станет фальшивой, в случае если будет отпечатана эта же серия».

На это я ответил, что вряд ли кто-нибудь мог собрать большое количество не пострадавших от взрыва купюр.

Тогда-то и была принята инструкция о том, что появившиеся случайно в обороте купюры серии «C–L» должны изыматься соответствующими государственными органами на почтах, в разменных пунктах и т. д. Ущерб, нанесенный в этом случае государству, возместит владелец этих купюр. Таких людей по возможности надо взять на заметку, и они должны понести соответствующее наказание. Пожалуй, это было самое разумное, что мы предприняли. Через какое-то время почти каждая купюра наверняка должна была попасть в руки государственных органов.

В остальном мне предоставили свободу действий. Выражаясь иными словами, от меня потребовали полного расследования этого случая.

И я начал ломать голову, почему все-таки была уничтожена эта серия? Может, это попахивало диверсией?

Подробные и длительные допросы всех так или иначе причастных к данному происшествию еще раз доказали мне, что о диверсии не могло быть и речи. Правда, один ответ был весьма любопытным и мог стать отправной точкой. Когда я показал железнодорожнику, осматривающему колеса почтового вагона перед отходом поезда, французский ключ, он пренебрежительно усмехнулся: «Таких вещей не держим».

Короче говоря, никто из железнодорожников не мог забыть этот ключ в вагоне. Значит, французский ключ был занесен в вагон кем-то из четырех его пассажиров. Ведь не забросили же его снаружи!

Ключ был совершенно новый, и поэтому мы начали расспрашивать о возможности покупки его в магазинах и в мастерских. Но все эти расспросы ни к чему не привели. Так нам и не удалось установить, кто приобрел ключ.

Что касается Ярослава Ленка, то врачи чуть не каждый день предпринимали самые смелые шаги по его спасению, удивляясь, что он все еще живет. А я при очередном телефонном звонке из больницы каждый раз боялся, что услышу о его смерти.

Рапорты – телефонные и прочие – поступали почти непрерывно. Но все это было сплошным лабиринтом из разных фактов, в котором я тщетно искал ходы.

И тут передо мной вновь появился этот паренек в очках – Карличек. Его послали с очередным донесением, и он охотно явился ко мне.

Его гипотеза, что убитую девушку волокли в кусты двое, становилась все убедительнее. Тем более что, как установили, подозреваемый любовник имел надежное алиби.

– Опознать девушку было совсем нетрудно, – рассказывал Карличек, – она местная.

И он показал мне на карте местечко, расположенное километрах в восьми к северу от железной дороги.

– Родители разыскивали ее с самого утра. С этим женатым кавалером они строго-настрого запретили ей встречаться, но попробуйте уговорить такую девицу! Он живет по другую сторону железнодорожного полотна, и виделись они с ним постоянно. Только в последнее время их встречи стали реже, причем по его инициативе. А в их местечке за ней бегал какой-то наивный паренек. Этот женатый тип все твердил нам о том пареньке, будто он-то и есть отец ребенка, а ему, женатому человеку, просто хотят это приписать. – Поморгав своими голубыми глазами, Карличек продолжал: – Прямо как в романе. Девушка под каким-то предлогом ушла из дому, одолжила у своего наивного ухажера велосипед, да еще взяла с него клятву, что он ее не выдаст. Он и в самом деле сдержал слово, и мы узнали о велосипеде лишь косвенным путем, из-за царапин на ее туфлях.

Карличек, видимо, решил обстоятельно изложить мне свой метод расследования.

– Вот как все это было, – рассказывал он мне уже более торопливо. – В деревушке, где живет этот женатый тип, все его осуждали. Девушку там встречали несколько раз, она расспрашивала о нем. И вовсе он не лесник, а художник-иллюстратор. Просто он носит зеленую куртку и шляпу с кисточкой. Есть у него ружье и разрешение на него. Он ходит с ним на зайцев и на свидания. А жена – дамская портниха.