Вольф Хаас - Приди, сладкая смерть

У Ханзи Мунца вырвался, конечно, вздох облегчения. Потому как ему не только из-за содранной краски показалось, что у него с локтей полезла кожа. Это скорее было предчувствие того, что с ним сделает шеф, когда они явятся домой с помятыми боками.

— Молодой с нас шкуру спустит, если мы опять разобьем новый семьсот сороковой.

— Никто и не бьет. — Бимбо все еще ухмылялся, довольный собой, а сам уже шпарил против встречного движения по Верингер-Гюртель. В три ряда навстречу им неслись машины. Но по правильной полосе на другой стороне улицы подъезжать к ЦКБ было бы очень уж солидно.

— А что бы ты стал делать, если бы у грузовика дверь открылась?

— Голову втянул бы.

— Ты и вправду спятил.

— Речь идет о донорской печени, Мунци.

— Если ты так будешь ездить, нам свои собственные органы жертвовать придется. А что бы ты стал делать, если б кто из магазина вышел?

— Никто ведь не вышел.

— Ну а если?

— Значит, ему бы повезло. В наши дни попасть од машину «скорой» службы спасения — большая удача. Уж мы бы его поставили на ноги.

— Ну у тебя и нервы.

— Иди на пенсию, раз тебе нервов не хватает. Езда на «скорой» — это тебе не детская забава.

Ханзи Мунц сообразил, что Бимбо сейчас ничего не хочет слушать, да он и сам был рад, что они все-таки успевают за донорской печенью.

Потому что было без трех пять и они практически уже были на месте. Благодаря операции с выездом на тротуар и на встречную полосу дороги Бимбо определенно выиграл две минуты.

— Вот черт! — выругался Бимбо, когда они были уже у въезда в ЦКБ. Потому как навстречу им, так сказать, скользя по течению, летел семьсот двадцатый, тоже с мигалкой и сиреной.

— Какой хрен ездит сегодня на семьсот двадцатом?

— Да Ланц этот.

— Вот именно.

Бимбо не мог поверить, что Ланц, старая размазня, обставил его в гонке за донорской печенью.

— Еще успеем. — Мунц попытался успокоить Бимбо. Машина толком не остановилась, а Бимбо уже несся как спринтер. Потому как по нечетным дням донорскую печень всегда забирает водитель, а по четным напарник, так уж у Бимбо с Ханзи Мунцем с незапамятных времен повелось, а сегодня был понедельник, 23-е, этого Ханзи Мунц никогда не забудет, даже если проживет сто десять лет, как фрау Зюсенбруннер, которую они две недели назад в последний раз отвезли на занятия для больных Паркинсоном.

От места парковки до ларька с сосисками метров пятнадцать-двадцать. Потому что ларек стоит прямо на газоне, совсем рядом с новым музыкальным павильоном. На пятнадцать метров оставалась целая минута, даже больше, для этого Бимбо вовсе не нужно было так нестись. Два раза по донорской печенке с перцем и сладкой горчицей — времени на заказ в любом случае хватит, ведь ларек закрывается ровно в пять. Потому что в этом вопросе Рози из ларька стоит насмерть: кто успел встать в очередь до пяти, еще свое получит, а после пяти бесполезно.

У Ханзи Мунца уже живот подвело, и теперь он тоже досадовал, что Бимбо пришлось встать за Ланцем. Так что придется смириться с задержкой и подождать, пока он получит свою порцию горячей донорской печени.

Я и сам уже не помню, кому из водителей пришло в голову это словечко, а остальные подхватили. И пару лет назад даже сама Рози из ларька написала мелом на доске рядом с окошком, из которого она отпускала еду: Донорская печень — 32 шилл., донорское сердце — 60 шилл., (это тогда, сегодня уже тридцать девять шиллингов за донорскую печень, и могу поспорить, будет взят и сорокашиллинговый барьер, это лишь вопрос времени).

Ну, естественно, больничные пациенты возмутились, и заведующий клиникой устроил Рози такую головомойку, что она как миленькая опять написала мелом у себя на доске: 1/4 кг печеночного паштета и 1/2 кг печеночного паштета.

Но на словах так и осталось навеки донорская печень на легкий перекус и донорское сердце для основательно проголодавшихся, тут уж заведующий ничего не мог поделать.

И вот Ханзи Мунц от волнения так сильно проголодался, что даже пожалел, что заказал Бимбо только донорскую печень. С другой стороны, вряд ли можно настолько проголодаться, чтобы тебе не стало плохо после донорского сердца.

Скучать Ханзи Мунцу все-таки не пришлось. Он наблюдал за парочкой, уединившейся в узком проходе между ларьком Рози и музыкальным павильоном. Тем никакого печеночного паштета не нужно было. Им скорее грозила опасность проглотить друг друга.

Женщина в белом сестринском халате была по крайней мере на голову ниже мужчины, который запрокинул ей голову так, что у Ханзи Мунца от одного только вида шею заломило.

— Вот сучка падкая, — пробормотал Ханзи Мунц, глядя, как медсестра все дальше запрокидывает голову. Ему вдруг стало совсем не к спеху, чтобы Бимбо вернулся, потому что он мог спокойно полюбоваться зрелищем. — Ну ты и падкая, сучка, — продолжал повторять он вслух, хотя вообще-то был еще не в том возрасте, когда человек склонен разговаривать сам с собой. Ханзи Мунцу всего-навсего чуть за тридцать, и только из-за его рассудительной обывательской манеры все считали его старше. И конечно, старомодные очки и зачес как у пенсионера тоже его моложе не делали. И даже бесцветный подростковый пушок на верхней губе не молодил его, а выглядел попросту облезлым.

Но сегодня прямо вторая весна для Ханзи: «Ну ты и падкая, сучка», — он вдруг оказался на «ты» с медсестрой, как будто она могла его слышать, как будто он не сидел в закрытой машине в пятнадцати метрах от нее и не наблюдал за ней через стекло.

Он сопел так, словно был от нее так же близко, как высокий бледный мужчина в темно-сером костюме, занятый медсестрой в проходе между ларьком с сосисками и музыкальным павильоном так плотно, что можно было подумать: это вовсе не поцелуй, а операция на гландах, просто в данный момент все операционные заняты.

И до того жарко стало Ханзи Мунцу, что даже ветровое стекло запотело, пока он смотрел, как медсестра медленно, сантиметр за сантиметром, соскальзывает вниз по груди своего любовника.

— Ты что ж такое делаешь? — спросил Ханзи Мунц падкую сучку через стекло.

Но уже через мгновение он очутился снаружи, у дверцы машины, выскочив даже быстрее, чем до того Бимбо. Не потому, что от возбуждения не выдержал. Мне бы не хотелось выставлять тут Ханзи Мунца хуже, чем он есть. То есть возбуждение, может, и было, но не в том смысле. Это было возбуждение человека, который видит то, что в эту минуту видел санитар Ханзи Мунц. Потому что медсестра соскальзывала все ниже и ниже. И мужчина тоже опускался. Пока они оба не остались неподвижно лежать на полоске газона между ларьком с сосисками и музыкальным павильоном.

Это привело Ханзи Мунца в такое возбуждение, что он едва не сорвал с петель дверь «мерседеса» и вихрем кинулся к ним.