Татьяна Степанова - Пир на закате солнца

ПОЧЕМУ ОН ГОВОРИТ О САМОУБИЙСТВЕ?

Катя не ждала ответа, она просто наблюдала ситуацию. К счастью, Мещерского вместе с ней пропустили к дому через оцепление без проволочек: красногорские сотрудники помнили «консультанта по работе с детьми».

– Суицид исключен. Сейчас сами поймете почему.

Холл, лестница наверх – та самая: Катя смотрела на ступеньки светлого дерева. Там, наверху, ЕГО комната… детская… Где ОН?

Данилу Москалева она увидела у перил. Он выглядывал из-за дюжей фигуры оперативника, тот, видимо, и увел его на второй этаж. Тщедушная мальчишеская фигурка. ОН показался Кате таким маленьким, таким слабым… Мальчик с черешнями, господи, чего только она не наслышалась про него от разных там свихнувшихся параноиков, маньяков, что только не напридумывала сама…

Мещерский тоже смотрел на мальчика, чуть шею себе не свернул. Его оперативники попросили остаться в холле. В комнату, где лежало тело генерала, Катя вошла с Гущиным.

Пятно крови на ковре – небольшое, до странности аккуратное. Москалев лежал ничком, раскинув ноги, обе руки его были согнуты, точно в последнем усилии он пытался приподняться. Стриженый затылок, старые армейские брюки и камуфляжная футболка.

На диване, забившись в угол, сидела Регина – в шелковом халате, босая. Катя даже сначала ее не узнала, с ней творилось что-то невообразимое – с лицом, с руками, которые тряслись. Пальцы и ладони ее были черны, рядом стоял эксперт-криминалист, ей только что откатали пальцы на дактилоскопию.

Ей? Вдове?

Потом ее повели в другую комнату, подхватив под руки с обеих сторон, так как сама она передвигалась с трудом.

– Три выстрела с близкого расстояния – не больше двух метров: две пули попали в грудь в область сердца, одна в нижнюю челюсть. – Патологоанатом перевернул тело.

Катя смотрела на того, кого еще утром видела живым. Генерал…

– А вот и оружие, из которого стреляли. Это его пистолет.

Гущин взял в руки пистолет, уже запакованный экспертами в прозрачный пластик.

– Где вы его нашли?

– У входной двери, похоже, его туда швырнули после того, как были сделаны выстрелы.

– О стрельбе в доме охрана сообщила?

– Так точно, – местные сотрудники милиции уже успели поработать и докладывали по существу. – Охранники к дому подбежали минут через пять, мы их опросили – они никого не видели. Из соседей выстрелы слышали только на двадцать третьем участке, там хозяин-депутат припозднился, другие дома рядом – все пустуют, хозяев нет или в отъезде.

Гущин прошел в холл, осмотрел дверь, замки, потом очень внимательно дверной косяк.

– Окна в каком состоянии здесь и наверху?

– Ничего не нарушено, признаков взлома и проникновения со стороны – нет. Есть только одна непонятная деталь тут, внизу.

– Какая деталь? – спросил Гущин.

– Там эксперт сейчас работает, не хотите сначала с гражданкой Москалевой переговорить?

– Что с дактилоскопией? – Гущин прищурился. – Пистолет проверили? Чьи пальцы?

– Только его, потерпевшего, и жены. Ее отпечатки совсем свежие и перекрывают – на рукоятке и спусковом крючке.

Катя, услышав это, замерла.

– А она что говорит? – Гущин смотрел на окно: по его темной поверхности ползало яркое оранжевое пятно от фонаря. Снаружи под проливным дождем у окна работал эксперт.

– Лучше сами ее допросите, Федор Матвеевич.

Гущин вместе с судмедэкспертом приступил к осмотру тела Москалева. Держался он обычно, давным-давно взяв себе за правило скрывать до поры до времени эмоции, но сейчас на месте этого происшествия, которое через каких-то два часа должно было взорвать все информационные каналы, это давалось ему с великим трудом. Катя это видела и понимала: что бы здесь ни случилось, дальше будет еще труднее.

– Все три пули в теле, что ж… ладно… Теперь можно послушать вдову. – Гущин оглянулся на Катю. – Пойдем, послушаем, что сама скажет.

Он приглашал участвовать в допросе. Катя… она просто подчинилась.

Регина ждала на кухне, рядом с ней, как и с мальчиком, находились оперативники. Увидев Гущина, она поднялась.

– На нас напали.

– Кто на вас напал? – Гущин скрестил руки на груди.

– Не знаю, мы уже ложились спать… Были наверху в спальне, услышали внизу шум. Муж… мой муж спустился… И я, я тоже за ним. В холле было трое, нет, кажется, четверо в масках. Они бросились на мужа. У них были такие короткие автоматы. А потом я услышала выстрелы. Мой муж упал, они застрелили его!

– Из автомата?

– Нет… нет, я забыла, перед тем как спуститься, он взял пистолет, это его пистолет, он хранился в тумбочке, в спальне у его изголовья. Они боролись… Эти бандиты, боевики в масках, – они боролись с ним, ударили, повалили на пол, забрали пистолет и начали стрелять. Это было ужасно! Я закричала, я думала, что и меня тоже убьют, и сына, я думала только о нем в этот момент. Но один из них – старший приставил пистолет к моему виску: скажешь кому слово… Потом они выскочили из дома, я услышала шум машины. Я побежала к сыну, я думала только о нем…

– А муж остался, значит, внизу лежать?

– Да. – Регина смотрела на Гущина. – Я… то есть мы с сыном спустились потом… На крыльце уже была охрана, сторожа прибежали.

– Кто же, по-вашему, были эти нападавшие?

– Мужу угрожали, я знаю. Он воевал, у него много врагов – там же кровная месть и… да и здесь у него было полно врагов – бандиты, мафия, он участвовал в спецоперациях, в задержании, ему сто раз звонили, угрожали по телефону. А потом завистники, у него их имелось столько, что… такая карьера, как у него, высокое назначение, которое он должен был получить, это не прощают, он многим стал в Москве как кость… как кость в горле! Слышите вы, они убили его!

– Я вас понял, не надо так кричать. – Гущин говорил очень тихо. – Так, значит, сколько их было?

– Трое… Нет, четверо. Все в масках – боевая, штурмовая группа, головорезы. Я знаю, о чем говорю, я была с ним на Кавказе, когда мы в Моздоке… – Регина внезапно поперхнулась. – Я ничем не могла ему помочь, я думала о сыне, о его безопасности, ведь он мой сын, мое дитя… несмотря ни на что… он мой сын, я пыталась его защитить, спасти!

– Федор Матвеевич, она же все…

– Подожди, Екатерина.

Гущин сделал предостерегающий жест, когда они вернулись в комнату, где шел осмотр, и Катя хотела выдать на-гора то, что и так всем присутствующим было ясно как день.

– Она же все лжет, вы посмотрите на нее.

Тело генерала Москалева понесли через холл – мимо бледного Мещерского, о котором все забыли.

– Я осмотрю все еще раз, сам. – Гущин подозвал эксперта.

Прошло очень много времени, Катя не смотрела на часы, просто чувствовала свинцовую тяжесть в ногах.

– Следов проникновения в дом нет, следов нахождения посторонних в доме – нет, следов взлома тоже не зафиксировано. – Гущин констатировал это уже как факт. – Что и требовалось доказать. И только вот это окно…