Татьяна Степанова - Пир на закате солнца

Она рухнула на колени, едва не ударившись виском о край стола, и завыла, забилась в истерике. Подбежали оперативники, подошел судмедэксперт с пузырьком нашатырного спирта.

– С ней теперь не сладишь, сначала надо успокоить. – Гущин покачал головой. – Считай, что уже призналась. «Всем пожертвовала»… Три пули, отпечатки на спусковом крючке. Ладно, уведите ее, посадите в машину. Заберем пацана и… Екатерина, где тут твой «консультант по работе с детьми»? Он где-то в дверях завис, пошли к нему.

– Федор Матвеевич, но он же не консультант. – Катя махнула рукой: а, сейчас это уже не важно.

Гущин вышел в холл. Какое-то время они все ждали в холле. Потом дверь наверху в детской открылась, и оперативник вывел Данилу Москалева. Увидев собравшихся в холле сотрудников милиции, тот остановился, вцепившись в перила.

– Ну что же ты, спускайся, – сказал Гущин.

Оперативник легонько подтолкнул мальчика, и тот медленно начал сходить. Невысокая фигурка, русые волосы. Оперативник высился над ним как гора. На предпоследней ступеньке мальчик снова остановился, посмотрел исподлобья. Взгляд его царапнул по Кате – она почти физически ощутила это.

– Ведите его в мою машину, – сказал Гущин.

Шум дождя, который так и не прекращался ни на минуту. Холодные струи, заливающие лобовые стекла, капоты, синие милицейские мигалки. Все как в тумане – точно на дне, глубоко под водой.

И только оранжевый свет…

– Не трогайте его, пустите меня к нему! – закричала Регина, увидев сына на крыльце. Ее усаживали в патрульную машину, но она начала отчаянно сопротивляться. – Дайте мне быть с ним, иначе… иначе он погиб… он погибнет, пропадет, я никогда его больше не увижу!

– Ладно, пусть. – Гущин кивнул. – В нарушение всех правил, черт-те что… Посадите ее тоже ко мне, места хватит.

Оперативник, конвоировавший мальчика, спустился первый, обернулся:

– Пошли, что остановился?

Данила замер на крыльце.

– Иди, садись с мамой, – сказал ему оперативник.

Мальчик не двинулся с места, и тогда оперативник взял его за руку, потянул в сторону машины. И тут…

Они все услышали этот жуткий звук. Невозможно было поверить, что его издало детское горло…

Данила… Нет, ЭТО уже было мало похоже на него – это существо, оскалившееся в ухмылке. Детские пальцы впились в руку оперативника, оторвали от себя и потом в одно мгновение с легкостью, с чудовищной силой, с хрустом переломили ее в кисти как сухую ветку.

Отшвырнув от себя своего конвоира, существо перепрыгнуло через капот загораживающего ворота милицейского джипа.

Треск кустарника. Дождь. Ночь. О применении табельного оружия не было и речи. Все, кто видел ЭТО, забыли об оружии. Забыли обо всем – даже об убийстве, совершенном здесь два часа назад.

В боксе, похожем одновременно и на стерильную палату, и на комфортабельную камеру, все стены, пол, даже потолок были забраны мягкими матами. В Институте психиатрии, как и в госпитале, откуда привезли бывшую медсестру Наталью Багрову, недавно прошел грандиозный ремонт.

Но тем не менее бокс для буйных больных оставался боксом, и атмосфера в нем была тусклой.

Наталья Багрова лежала на банкетке, покрытой простыней. Полчаса назад ей, бившейся в припадке, вкололи тройную дозу успокоительного.

В неверном призрачном больничном свете она, так чудилось ей, плыла, как дырявая лодка, покачивая бортами, черпая мутную воду, в которой кишели ОНИ – скользкие создания, извивающиеся, как отрубленные щупальца. И она была одной из них – одной из тысяч, миллионов, капелькой крови от начала времен.

Кровь – это тоже память. Кровь помнит все, видит даже то, чего не было никогда, что случилось не здесь – ТАМ.

Охота – она все продолжалась, конец ее был близок.

Тусклый свет, яркий свет… память крови…

Бар аэропорта Домодедово, чартерный рейс, регистрацию все никак не объявляли.

– Натуся, котенок…

КТО ЗВАЛ ЕЕ ТАК – ВОТ ТАК… ОНА И ЗАБЫЛА…

– Натуся, давай еще по кофейку?

– Рай, сколько вещей, с ума сойти, все, наверное, с собой взяла, весь гардероб? Как ты там будешь с чемоданами, сумками, вас хоть кто-нибудь встретит?

– Я же на полгода в командировку лечу. В Черногории будет пересадка на рейс до Шкодера, а там нас встретят. И потом, я ведь не одна, сотрудник наш со мной летит. Что-то не видно его пока… Опаздывает.

– Как фамилия?

– Еще пока не знаю, зовут, кажется, Олег… Натуся, котенок, да вон же он идет. Смотри, смотри, такой мужик интересный, полковник… Гордый, головы не повернет, ну ничего, разберемся с ним, когда познакомимся поближе.

– Раечка, ты только пиши мне чаще и звони по возможности, чтобы я была спокойна.

– Натуся, ну что там может с нами случиться?

ЭТО БЫЛО В АЭРОПОРТУ ДОМОДЕДОВО. ОНА ПРОВОЖАЛА ПОДРУГУ. ЕЕ ЗВАЛИ РАЯ…

Серая лента дороги, горы на горизонте. Никогда, никогда прежде не видели мы этих гор, но знаем о них теперь все.

Тяжелые фуры навстречу, груженные помидорами.

Белый джип с синими буквами на бортах и на крыше – горошинка на фоне гор. Солнечный зайчик карманного зеркальца, светлая челка упала на лоб – надо поправить, лукавый взгляд синих глаз, тень ресниц.

РАЯ, ПОДРУГА, Я ПОМНЮ ТЕБЯ ТАКОЙ…

Я ВСЕ ЕЩЕ ПОМНЮ ТЕБЯ, НЕСМОТРЯ НИ НА ЧТО…

ОСТАНОВИСЬ, НЕ ЕЗДИ ТУДА, СКАЖИ ШОФЕРУ, ЭТОМУ АЛБАНЦУ, ЧТОБЫ ПОВЕРНУЛ НАЗАД!

Песня из магнитолы… Три голоса, они то сливаются в унисон, то расходятся на верхах… Раздражают и манят, прельщают, грозят.

– Небойша, о чем поют?

– Один раз живем.

– Об этом поют?

– Все вокруг умирает, только…

ЧТО ТЫ ВРЕШЬ, ШОФЕР? «ВСЕ ВОКРУГ УМИРАЕТ…» ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ ОБ ЭТОМ, ТЫ, ЖАЛКИЙ КУСОК МЯСА, ЖИВАЯ ПАДАЛЬ…

ЖИВАЯ…

ЖИВОЙ…

Белый джип и его пассажиры сами выбрали свой путь.

– Рая, вас хоть кто-нибудь встретит там?

ВАС ВСТРЕТИЛИ. ВАС УПОТРЕБИЛИ.

РАЯ, ПОДРУГА МОЯ, ЧТО ЖЕ ТЫ ТАК КРИЧИШЬ, ТАК УЖАСНО КРИЧИШЬ?!

Я НЕ МОГУ, НЕ МОГУ, НЕ МОГУ БОЛЬШЕ ЭТОГО ВЫНОСИТЬ!

Наталья Багрова, получившая тройную дозу успокоительного, расслабленная по убеждению врачей, до такой степени, что и пальцем не смогла бы пошевелить, резко поднялась, точно переломилась пополам, зажала уши руками и начала бешено раскачиваться взад, вперед, взад, вперед.

Белый джип заглушил мотор. В магнитоле затухало бормотание какой-то далекой радиостанции, помехи, обрывок рок-н-ролла…

Шум дождя…

А сквозь дождь, как сквозь занавес: облупленные дома под черепичными крышами – вверх уступами по склону горы среди зелени и серых камней.

И другие дома из красного кирпича, непохожие на те, замершие в безмолвии вдоль узкой улицы, покрытой новым асфальтом.

Оранжевый свет солнца, падающего за горизонт в мокрый сырой туман…