Татьяна Степанова - Пир на закате солнца

– Что будем делать, Сережа? – спросила Катя.

Мещерский достал из кармана сотовый.

– Кому ты собираешься звонить?

Мещерский искал что-то в «памяти», в «телефонной книге». По его напряженному, сосредоточенному лицу было видно, что он на что-то решился.

– Кому ты хочешь звонить?

И тут… Потом Катя часто думала: было ли это совпадение? Нет, наверное, нет, в цепи самых невероятных событий все равно присутствует незримая логика, которая и ведет все и всех за собой – до конца, а может быть, возвращая в самое начало.

– Полковник Гущин где? – На пороге, как вестник, возник старший оперативно-поисковой группы. – Срочно его сюда. Прослушка квартиры Анны Гаррис только что зафиксировала – ей звонил Угаров с мобильного!

Запись разговора была с помехами, они все слушали ее:

– Ань, это я.

– Андрей, Андрюша, ты где? Что было ночью? Такой разгром, стрельба… Я ничего не понимаю. Меня опять милиция допрашивала… Господи, что же это… ведь все вроде кончилось, и адвокат сказал…

– Голос твой услышать хотел, благодарен тебе за все. Аня, прости меня, я очень виноват перед тобой.

– Пожалуйста, скажи, где ты – я приеду.

– Нет, невозможно. Ты прости меня… я тебе много врал, но ты прости, мне очень нужно это, чтобы меня простили.

– Я люблю тебя, я все сделаю, если хочешь – уедем вместе, я все брошу, я тебя бесконечно люблю и хочу быть с тобой всегда.

– Держись от меня подальше.

– Что?

– Держись от меня подальше. Аня, слышишь? Я хочу, чтобы ты жила, была счастлива – держись от меня подальше. Прощай.

– Андрей!!!

Ту-ту-ту…

– Во сколько был звонок? – спросил Гущин.

– Четверть часа назад – в 0.57.

– «Держись от меня подальше», значит…

– Федор Матвеевич, он признался лишь в убийстве Надежды Тумайкиной, – сказала Катя. – Полину он не… И вы сами сказали, что экспертиза ДНК его исключает.

– Район, откуда был сделан звонок? – Гущин обернулся к подчиненным.

– Западное направление.

– А точнее?

– Времени недостаточно для сканирования и фиксации.

– Можно мне сказать? – Мещерский поднялся, телефон все еще был у него в руке. – Он приходил ко мне. Говорил странные ужасные вещи… можно, конечно, обозвать все это паранойей, может, это паранойя и есть, но… То, чему мы все стали свидетелями там, в доме генерала… Я не знаю, что это было, КТО это был… Но Угаров ЭТО тоже видел, и еще раньше нас. Он как-то связан со всем этим. Он считает это возмездием, наказанием себе за совершенное убийство. Но он не хочет этому подчиниться, несмотря на всю свою вину, он… Он мне сказал: это хуже смерти. И эта связь… что, если попытаться ею воспользоваться? Найдя его, мы, возможно, найдем и… ТЕХ, ДРУГИХ.

Он как-то запнулся на последних словах, но это было уже не важно.

– Да как мы его найдем? Весь Запад Москвы, что ли, прочешем? – хмыкнул старший поисковой группы. – Продолжительности разговора Угарова с Анной Гаррис не хватило для фиксации. Пробовали ему звонить по его номеру, он не отвечает, хотя телефон у него включен. Он на определитель смотрит.

– Может, он мне ответит? – спросил Мещерский и начал набирать SMS.

Они все (и Катя, увы!) смотрели на него, как на фокусника-шарлатана. Слишком было все просто. А в таком деле в простоту не верилось. Уже ни во что не верилось.

ПАУЗА.

«Отчет о доставке сообщения».

Они ждали, не веря.

– Что ты ему написал? – спросила Катя.

Мещерский смотрел на дисплей.

ЗВОНОК!

– Это ты? Я тоже видел. Произошло еще одно убийство.

– Где? – голос Угарова был хриплым.

Заработала система автоматического сканирования: оперативники показывали жестами – так, хорошо, продолжайте.

– Недалеко от парка, в поселке. Я тоже видел… Это ужасно. Мальчишка… да он и не мальчишка, я не знаю, что это… Оно скрылось. И там были еще следы… Ее младшая сестра – ну ты понимаешь. Теперь они… Если это правда, то, что ты мне сказал, теперь они… оно будет охотиться за тобой.

«У НИХ ОДНА ПРИМЕЧАТЕЛЬНАЯ ОСОБЕННОСТЬ. ЕСТЬ ВСЕГДА ГЛАВНЫЙ, ВОЖАК. И ЭТО ВСЕГДА ОСОБЬ МУЖСКОГО ПОЛА. ЖЕНЩИНЫ НА ТАКОЕ ДЕЛО ИМ НЕ ГОДЯТСЯ…»

Катя вспомнила это и тут же запретила себе: нет, к черту. Этот вздор, сказки, мифы Востока…

Троянец, с которого все и началось, даже не был на Востоке, всего лишь в Албании, в горах на границе с Косовом…

Там же шла война. Разве могут сохраниться какие-то «запретные земли» во время войны? Во время обстрелов, бомбежек, боев? Или, может, это самая лучшая, самая благодатная среда, для того чтобы ОНИ…

– Звонок был из Тушина, район Трикотажной.

– Там железная дорога, склады, ремонтные мастерские, спрятаться есть где. – Гущин смотрел по карте. – Так, связываемся с Москвой, надо закрыть для поиска весь этот участок немедленно.

На дисплее ноутбука был лишь хаотичный картографический узор – так в тот момент казалось Кате.

А потом было мокрое ночное шоссе.

Оранжевые фонари…

Ладонь ощущала только мокрый шероховатый камень. Угаров поднес ладонь к губам – пахло плесенью, прелью. В свете прожектора были видны рельсы, вагоны, ржавые плоские крыши каких-то строений и стена – облупленная штукатурка, кирпич. Что там было за этой стеной – отстойник для вагонов или склад, а может, ремонтный цех, брошенный, открытый ветрам, залитый дождем? Вся эта промышленная ветошь у железной дороги давно уже предназначалась под слом. Тут и днем-то никто не ходил, а уж ночью в непогоду – тем более. Ни сторожей, ни воров (все давно вывезли, украли), и только бродячие псы…

Злобное рычание из тьмы…

Угаров судорожно вжался спиной в мокрый камень. Ну вот, выходит, не помогло. Не сумел спрятаться…

Возня, лай… Нет, это просто собаки, бездомная стая роется в мусорных баках. Бездомная стая на ночной охоте. Но это не та охота…

ТА ОХОТА БЛИЗКО, НО ЕЩЕ НЕ ЗДЕСЬ.

Он это знает, чувствует. У него ничего не осталось, кроме этого животного чутья, внутреннего инстинкта. И даже тот звонок по телефону ЕЙ – этой чужой, в сущности, женщине, кричавшей ему так отчаянно и так зло слова любви по телефону, – это скорее просто жест… прощальный жест… Просьба о прощении – это тоже жест, попытка выглядеть перед самим собой прежним.

«Чтобы было все по-человечески» – когда-то он говорил это ЕЙ, а может, Полине. Это самое «по-человечески» казалось панацеей от всех проблем. Но это тоже осталось где-то там – за гранью, которую он сознательно перешагнул, когда в парке двинулся следом за той тенью из прошлого. Когда вступил на запретные земли там, у дома с заросшим палисадником, в окнах которого отражался оранжевый мертвый закат.

И эта грань, которую он перешагнул, лишила его надежды на возврат.

Угаров вспомнил, что в одном из заброшенных домов, где он прятался, в комнате с вывороченными рамами, с валявшимися на полу газетами, заляпанными краской, на стене висел осколок зеркала. И он подошел и заглянул в этот осколок. И не увидел себя.