Татьяна Степанова - Пир на закате солнца

Андрея Угарова, которого он знал, чувствовал, видел прежде во всех зеркалах, больше не существовало.

Был лишь некий фантом – заросший щетиной, измученный дождем, холодом, ночевками в сырых подвалах, с безумным затравленным взглядом существа, за которым по пятам гонятся… гонятся…

ЗНАТЬ, ЧТО ЗА ВАМИ СЛЕДЯТ, ИДУТ НЕОТСТУПНО, ЖЕЛАЯ ЗАПОЛУЧИТЬ ВАШЕ…

ПРИШЛИ ПО МОЮ ДУШУ??!!

Угаров задохнулся: ему показалось, что он заорал это во всю мочь своих легких, а на самом деле это едва слышно прошептали его губы. Во рту пересохло. Дождь, лужи кругом, а ему так хочется пить…

Вот такая же жажда мучила его там, на обратном пути, когда он сел в машину и поехал, оставив ее… женщину у крыльца в палисаднике. Она даже не вскрикнула, когда он ударил, размозжив ей череп.

МАТЬ, МАМА, ЗАПОМНИ МЕНЯ ТАКИМ…

Какое было лицо у Сереги Мещерского, кореша юности, когда он слушал его признание…

Чего-то он все же не досказал ему. А, о том, что пить хотелось на обратном пути. Никаких других эмоций – страха, раскаяния, жалости, даже удовлетворения от содеянного – ничего, кроме жажды… Чисто инстинктивной жажды…

Все эмоции, ВСЕ ЭТО, ВЕСЬ ЭТОТ НЕСКОНЧАЕМЫЙ КОШМАР наступил потом. А там тогда просто хотелось пить, пить…

И сейчас…

Гравий, парковый гравий зашуршал, осыпался, легкая дрожь просекла листву старых лип. Угаров обернулся на звук. НИЧЕГО ЭТОГО НЕ БЫЛО, но он видел: мраморная статуя посреди парковой дорожки у шпалеры, увитой шиповником. Там не было никакой статуи, он же отлично это помнил, он остановился там, тогда… Мраморное тело было живым. Мраморное лицо обратилось к нему – гримаса боли, те самые черты. Как ОНА, которую он убил, превратилась в… Раны, так похожие на укусы, когда из живого еще тела вырывают куски мяса, захлебываясь кровью от жадности.

Вот что такое – убить и уехать, думая, что все сойдет с рук, все забудется, канет в небытие до следующего раза, до новой охоты…

Возле тела возникла маленькая фигурка и приникла к ранам, присосалась, как пиявка, хрипя и повизгивая от возбуждения, а потом быстро обернулась, сверкнув в темноте угольками глаз.

Угаров попятился, но… Там, за ним, была лишь стена то ли склада, то ли ремонтного цеха. Все произошло слишком быстро. Чудовищно быстро.

Он получил предупреждение, он готовился, пытался спрятаться, скрыться, ища надежное убежище, но его настигли, до него добрались.

И как, в какую минуту это случилось, гадать уже было бесполезно.

Москва подключилась к операции по задержанию быстро и оперативно. Оцепить в ночное время район промзоны, примыкающий к железной дороге, – в этом в принципе не было ничего невыполнимого.

Когда Катя увидела патрульные машины, сотрудников ППС и ГИБДД, всю эту немного показную, чисто ведомственную суету, которая всегда словно аура окружает такие события, как задержание ОО – «особо опасного», у нее отлегло от сердца.

В самом деле отлегло. Все это было привычным, виденным десятки раз, описанным в репортажах для криминальной полосы с той или иной дозой вероятности и вымысла.

Только вот в каких пропорциях вымысел и вероятность будут присутствовать на этот раз, Катя боялась даже предполагать. Просто смотрела по сторонам, стараясь не упускать из виду Мещерского и не отставать от полковника Гущина.

Блестящие от дождя крыши, мокрые рельсы, скопище каких-то строений – то ли гаражи, то ли склады, то ли цеха. Луч железнодорожного прожектора прокладывал узкую оранжевую тропу, и она уводила куда-то в глубь этого заброшенного безлюдного места.

– На машинах туда не проедешь. – Гущин включил фонарь. – Оцепление пусть так и остается на месте, а мы двумя группами начнем осмотр территории.

В группах было по нескольку сотрудников да плюс еще «приданные силы» из числа московских коллег из отдела милиции Тушина, но…

То ли территория промзоны была велика, то ли света мало – «приданные силы», да что говорить, все они, едва лишь ступили во тьму под дождь, как-то разом все растворились, потерялись в этом урбанистическом пейзаже. Хаос и запустение…

Кого здесь можно найти? Разве мы найдем ЕГО? – Катя, подняв голову, подставив лицо под струи дождя, видела вокруг лишь кирпичные стены и черный треугольник неба между ними. Это было похоже на горное ущелье. Старый цех трикотажной фабрики – шесть этажей, выбитые стекла, здание, предназначенное под снос. Темная громада, как склон горы. А вот еще один цех, двор, заваленный бытовым мусором, и дальше арка между кирпичными заводскими коробками.

Арка… ворота…

Мещерский повернул туда.

– Без меня не ходи! – Катя по лужам, не обращая внимания на застывшие ноги, догнала его чуть ли не бегом. – Постой, ты ничего сейчас не слышал?

– Нет.

– Вот сейчас.

– Это бродячие собаки.

ГРАЖДАНИН УГАРОВ, СОПРОТИВЛЕНИЕ БЕССМЫСЛЕННО, МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ВЫ ЗДЕСЬ, ПРЕДЛАГАЕМ ВАМ СДАТЬСЯ И ВЫЙТИ!

Прогремело в мегафон со стороны патрульных машин, перекрывших въезд на территорию. Словно в рог протрубили во время большой охоты. Того, за кем гнались, поднимали, как зверя в берлоге, надеясь спугнуть, заставить выдать себя.

– Где он точно, мы все равно не знаем. – Мещерский смотрел в темную арку, а потом шагнул под ее своды. Его будто тянуло внутрь.

– Э, консультант, старших положено вперед пропускать.

Катя оглянулась: Гущин, с ним все же как-то спокойнее.

– План зданий, конечно, не помешал бы в этом долбаном муравейнике. – Гущин постучал по стене. – Да тут все скоро под бульдозер пойдет. Крепко строили, прямо монолит. Черт!

Он споткнулся об автомобильную покрышку. У выхода из арки этих самых старых покрышек громоздилась целая гора – точно кто-то когда-то сложил их намеренно, преграждая путь.

Дальше было темно. Гущин посветил фонарем: жаркое пятнышко скользило по растрескавшемуся асфальту, по дорожке, залитой бетоном, уводившей куда-то… Стена, провалы окон, железная лестница, из которой торчали какие-то острые штыри.

Катя поняла: они во внутреннем дворе и это замкнутое, ограниченное стенами цехов, пространство.

Ржавая лестница лепилась к окнам, когда-то это был запасной выход, как и требовала инструкция по технике безопасности. На такую лестницу не то что ступить, дотронуться до нее было боязно – сплошная ржа и коррозия.

– Тут никого нет, – сказала Катя, обернулась к Гущину и…

Опустив фонарь, он напряженно всматривался в темноту – в пустые, лишенные стекол окна.

– Вы двое – ну-ка давайте назад, к арке, к стенам поближе. – Он расстегнул кобуру, полез за рацией, но у него было только две руки, и фонарь…

Фонарь шлепнулся в лужу. Хлоп – лампочка взорвалась. В рации послышалось шипение, а потом щелчок, и связь вырубилась.

И, словно в ответ на это, в окне на уровне третьего этажа мелькнул оранжевый сполох – точно отблеск костра.