Федор Московцев - M&D

– Ско-о-олько?! Пять тысяч?! Колёса на его машину дешевле стоят.

– У каждого свои замуты. У тебя, вон, кардиоцентр прибит. Сейчас Вадик вернется, расскажет, как он пытался туда влезть, и как его через х*й перекинули.

Что касается достигнутых успехов, то о своих выдающихся способностях можно грузить лишь молоденьких дурочек, сам Андрей относился к себе самокритично и считал, что добился всего благодаря везению – так всё гениально совпало друг с другом, правильно встали звёзды, все винтики сошлись со шпунтиками. Была и другая причина не хвастаться перед друзьями – чтобы те ненароком не перебежали дорогу.

Таня, тем временем, накатавшись, подъехала обратно к сторожке, заглушила двигатель, и включила музыку.

– Мартышек фильдеперсовых цепляешь, – продолжил Трезор, – грех жаловаться. Уже вступил в обладание красавицей?

Андрей сглотнул.

– В каждой избушке свои погремушки.

Не он первый начал перебегать дорогу школьному и институтскому товарищу – шайтан свидетель! – но почему-то всё чаще два друга, как два гуся, стукаются носами в различных щекотливых ситуациях. Вот недавно выяснилось, что Второв усиленно окучивал главврача кардиоцентра, выходил на него через высокопоставленных чиновников областной администрации, но потерпел поражение – Халанскому не нужны поставщики от знакомых, от которых он будет зависеть. Ему удобнее работать с простым парнем, прирученным, который сам зависит на 100 % от плательщика. Что характерно – Второв доложился о своих рейдерских выходках (конечно в шутливой форме) только после того, как его отшили наверное в десятый раз: «Ах, Разгон, распроёб твою мать, как ты прикормил Халанского, ничем его не прошибёшь!»

Особенно Андрею не понравилось, как Второв увёл взаимозачетную сделку с ЖБИ и железнодорожной больницей, в результате которой не только решил свои многочисленные проблемы, но сразу вышел на принципиально новый уровень, работает сейчас в команде мэра. А любитель повилять задницей Рыбников купил квартиру в элитном доме, сделал в ней умопомрачительный ремонт, обновил автопарк, и затеял строительство виллы.

Переговорив с Никифором, Второв присоединился к друзьям:

– Вперёд, на винные склады!

И, потирая руки, обратился к Андрею:

– Никому ни слова, дружище! На ДОЗе никто не должен знать, что у меня тут участок. Понимаешь тему, да?

И он махнул рукой в сторону деревообрабатывающего завода, территория которого примыкала к этой базе. Подувший ветерок донёс аромат жареного мяса. Второв посмотрел в дальний угол, где его сотрудник суетился возле мангала, а рядом, в тени деревьев, был накрыт стол.

– Надеюсь, там не сильно обосс… помечена территория.

Они с Трезором направились к костру, Андрей пошёл за Таней. Вернувшись с ней через пару минут к друзьям, представил её.

– Что там дядя Юра? – осведомился Трезор.

– Поехал показывать папин коттедж покупателям, – ответила она, зорко вглядываясь в лица обоих, как бы раздумывая, часто ли Андрей знакомит своих друзей с новыми девушками.

– Да? Вы продаёте фазенду на Горной Поляне?

– Они с мамой решили, что дорого содержать такой большой дом.

Второв отвлекся, чтобы посмотреть, что там с шашлыками, Трезор вдруг заметил, что не хватает стульев, и отправился к хозяйственным постройкам. Неожиданно Андрей тоже почувствовал себя неловко в Танином присутствии за то, что дружит с парнями, причастными к событиям лета 96-го.

– Что не так? – живо спросила Таня.

– Всё отлично. Мы уже изошлись слюной в ожидании мяса.

Вместе с Трофимом приготовлениями занимался Кучум, пожилой мужчина неясной национальности, маленький, худой, с птичьим носом и лицом, затянутым густой сеткой глубоких морщин. Это был один из работников Никифора. Всего их было человек десять азиатов, они держали тут на базе баранов, одного из которых Второв купил специально для сегодняшнего ужина. Вылупившаяся из темной шерсти красная туша лежала на разделочном столе, и Кучум разделял её на мелкие части. Отхватив кусок свежей печени, засунул себе в рот, и стал жевать. Спохватившись, он отрезал ещё несколько кусков, и предложил собравшимся – мол, угощайтесь. Никого не привлекло такое угощение, тогда он бросил самый маленький кусок собаке, остальное сложил в тарелку. Пёс, завизжав, набросился на лакомство, на время отбросив баранью кость, которую грыз до этого.

Трофим расставил тарелки с дымящимся шулюмом. Трезор разлил всем коньяк, не забыв оповестить, что коньяк фильдеперсовый – пять звездюлей. Отодвинув рюмку, Таня налила себе сок. Когда все расселись, Трезор взял первым слово.

– Знаешь, что хочу сказать, Татьяна Викторовна. Мы неспроста сегодня собрались в мужской компании, есть важная причина. И мы бы не позволили Андрею привести сюда подругу, если б…

Заметив тень усмешки на Танином лице, он слегка повысил голос.

– Ты слушай, слушай, это очень серьёзно. Всё, что касается Короля – для нас это святое. Его близкие – это наши близкие. Первый тост поднимаю за него – земля ему пухом.

– Нам не нужно ничего доказывать, – горячо вмешался Второв, – петь дифирамбы и расстилаться, мы давно всё доказали и живём сами по себе – понимаешь тему, да? Просто мы знаем, помним, и всегда будем помнить.

И он поднял рюмку:

– За Виктора Александровича.

Все выпили, не чокаясь.

Таня мрачно усмехнулась – уже в открытую. Её отточенная, как шашка, память оценила тёплые слова людей, о которых дядя Юра упоминал как о «ловко соскочивших засранцах, которых не мешало бы свозить на Волгу».

Похлёбка была ароматная, горячая, некоторое время все сосредоточенно работали деревянными ложками, было слышно, как Кучум о чем-то шепчется с собакой на своём языке. После второй рюмки завязался общий разговор. Лица Трезора и Второва – при обращении к Тане – выражали приветливость, а слова – сердечность. Но она не поддавалась их обаянию, и с натянутой улыбкой выслушивала их тирады.

Стремительно темнело. Прохлада подкрадывалась из-за сдвинутых деревьев, а над ними, словно подвески, замерцали звёзды в подернутых прозрачной дымкой глубинах. Маленькая пташка пропела сонно в зарослях свою вечернюю песню. Как был доволен Кучум! Как мало надо было ему и его товарищам: полоска синего неба, лоскут прибрежного леса, костер, кусок мяса, и они счастливы безмерно. Нелегкая жизнь кочевника приучила их довольствоваться малым. Кучум уже был сыт. Но ещё далеко до конца трапезы. Перед ним стояла чашка с костями. Он взял самую большую, внимательно рассмотрел, повертел перед глазами, как ювелир редкую вещь, и начал отделывать её. Он ловко выскребал ножом из складок студенистую массу, скоблил зубами суставы, припадал ртом к круглому срезу кости, высасывал мозг. Удивительно, как у него согласованно работали руки, губы, язык, нож, глаза, мышцы лица, и всё это сопровождалось таким сочным причмокиванием, что даже двум собакам, юлившим перед ним хвостами, было невтерпеж. Они ловили каждое выражение и беспрерывно смахивали языком набегавшую слюну. Но Кучум работал теперь не ради желудка, а ради искусства, и собаки, а вместе с ними Трофим, долго наблюдали за ним.