Федор Московцев - M&D

Остается только Кирилл, которому сейчас восемь, – вот здесь еще не всё потеряно. Он, похоже, не торопится расти. И вообще всё делает не торопясь.

Раньше он обожал разбирать машины – неторопливо, сосредоточенно, аккуратно складывая детальки на полу, мало обращая внимание на сестру, которую прямо-таки бесила постоянная ломка игрушек. Потом он стал разбирать содержимое шкафов – раскрыв все дверцы, выкладывал на пол всё, что там находится: вещи, книги, сувениры. И всякий раз, когда нашкодит, обязательно скажет что-нибудь такое смешное, отчего опускается рука, собиравшаяся его отшлёпать. Как-то раз, лениво обстреливая из пистолетика кухню морковными кубиками, он заявил: «Вот как надо будить львов».

Арина в восторге от этого ребёнка. Взрослым приходится изрядно попотеть, прежде чем выдать что-нибудь в этом духе. «Оставайся таким, – сказала она Кириллу, – и, когда вырастешь, станешь гениальным комиком».

Но всё тот же опыт подсказывает ей, что придёт время, и он расстанется со своим гениальным комическим даром, точно так же, как Таня забросила свои шедевры абстракционизма. Это и есть взросление, и, как сказала бы Таня, это круто, это бомба.

Эти и многие другие словечки она переняла от отца. Витя… Не только во внешности Тани, но и в чертах её стремительного характера много отцовского – горячности, страстности, увлечения новизной. В семье всегда царила дружная и радостная атмосфера, и в эту атмосферу, в эту жизнь с «папиным огоньком» Танюша вносила свою отчетливую нотку, повышавшую общую высокую жизнерадостную настроенность. Дочь повзрослела, когда Вити не стало, резко повзрослел её характер. Только сейчас, спустя четыре года, Арина смогла полностью осознать, какую поддержку получила от дочери. Дом, воспитание младшего, и многое другое. А она до сих пор считает её маленькой!

Арина, конечно, испытывает безграничную благодарность к своей дочери и обожает её, шагнувшую из отрочества в юность, но какая-то часть её материнского сердца навсегда отдана девчушке с зонтиком.

Натерев бараньи отбивные солью и перцем, Арина обернула косточки алюминиевой фольгой, чтобы они не подгорели. Затем поставила отбивные на кости вертикально в форму для запекания, которую затем поместила в предварительно прогретую духовку. Выставив время – 25 минут – приготовила овощную смесь, и решила сходить к Тане, а уже потом заняться соте.

Из Таниной комнаты доносилась музыка. Арина прошла по коридору, встала в дверях. Как она играет! Причём без нот! Пианистка отложила ноты в сторону и позволила рукам свободно скользить по клавишам. Какое чудо!

Таня играла вальс. С блеском выдерживая длительные ноты, исполняла она грациозную мелодию, волнующе связывающую воедино восторг, мечтательность и самоотверженность. Кто бы мог подумать, что из обычного фортепиано можно извлечь страстный монолог, повествующий о том, что игра – это сладострастие, неутолимость, исступление и отчаяние, это жизнь.

Звуки вальса плавно перетекли в некую переходную мелодию, грустную и меланхоличную.

Арина подошла поближе и тут заметила, что пианино украшает фотография в красивой рамке, на которой Таня вместе с Андреем в обнимку стоят на берегу Волги.

– Что насчет этого? – строго поинтересовалась мать.

– У него скоро день рождения, я хочу ему сделать подарок.

Арина сделала шаг в сторону коридора, собираясь пойти взять кошелёк:

– Сколько тебе нужно?

– Нисколько, мама.

Остановившись, Арина залюбовалась дочерью – ещё ребёнок, а ведь присмотреться – совсем уже взрослая. И как научилась играть, как умело импровизирует!

И она спросила шутливым тоном:

– Ты возьмёшь у него деньги, чтобы ему же сделать подарок?

– Нет, мама, он возьмёт меня… Не знаю, как выразиться… яснее…

Сказав это, Таня, не прерывая игры, мечтательно посмотрела в окно.

На щеках Арины проступили малиновые пятна, её губы начали вытягиваться в ниточку, глаза остро впились в дочь.

– Ты и так предельно ясно выразилась. Яснее некуда.

Оторвавшись, Таня, покрутилась на стуле, потом снова принялась за игру. Пока её пальцы не коснулись клавиш, Арина подумывала, не захлопнуть ли с треском крышку.

– Этот мерзавец тебя домогается?!

– Нет, в том то и дело. Вообще какой-то странный стал, в последнее время боится дотронуться до меня, мы с ним ни разу даже не поцеловались по-настоящему. Я в кипише.

– А не рано ли тебе начинать играть в эти взрослые игры?

Заиграл ноктюрн. Музыка текла сама, как лунный свет. Глубинная грусть, переполняющая каждый такт, грозила взорваться, увлекая в темную воронку; она вошла в резонанс с мрачными мыслями Арины. Кульминацией и откровенным катарсисом выглядело хрупкое умиротворение музыкальной грезы.

– Я думала об этом, мама. Но нельзя всё время думать только о себе, ты сама же так учила, – смиренно произнесла Таня, меняя ритм, – Андрей – взрослый мужчина, нельзя так долго мариновать его – мало ли, побочки по телу пойдут, нервные срывы, и всё такое.

– Ты что, издеваешься надо мной! – взорвалась Арина. – Он женатый мужик, на его сытой физиономии не наблюдается приближение каких-то там побочек!

– Эх, мама, мама… Видно ведь сразу, что у них с женой давно ничего нет. Их семья – просто фикция для отвода глаз. А ты сама чего так нервничаешь?

Арина вмиг собрала в порядок лицо и спокойно продолжила натиск:

– Получается, с чужими людьми договориться можно, а родная дочь меня уже не слушается, так получается?

– Я так и знала, что это ты спугнула его. Ты поступила эгоистично, хотя обвиняешь всё время меня в эгоизме. Как ты не можешь понять, что если парень с девушкой встречаются, то в скором времени у них возникает… как это сказать… близость, что ли.

– Неужели!? Это такая новость для меня, от изумления даже ноги подкашиваются…

– Да, мама, я чувствую, что уже не принадлежу сама себе…

Для пианистки настало время уединения. Он разговаривала и спорила сама с собой своей игрой в стремительном трепещущем звучании, самом естественном выраженье её творческой души. Наполненная ярким солнечным светом музыка, при этом нескрываемо личная лирика, звучала как страницы дневника, перенесенные на ноты.

– Понимаешь, мама… Я люблю его. Он столько сделал для меня. И я должна отблагодарить его.

Звуками полонеза – торжественного и задумчивого – наполнился зал. Фортепьянный рокот страстно взмывал ввысь, словно полет ясновидца к звезде, к которой устремлен его блуждающий взор.

Ошеломлённая мать посмотрела на дочь и молча вышла из комнаты. Выключив духовку – время уже вышло – и приоткрыв крышку, какое-то время бродила по квартире, смотрела за Кириллом, как он делает уроки, зачем-то пошла в спальню. И сама не заметила, как в руках оказалась брошюра, которую недавно с таинственным видом вручила Соковня. Арина сначала возмутилась, но потом подумала: «Пусть будет».