Анатолий Безуглов - Рассказы и повести

Квартира Марины Петровны располагалась на четвертом этаже большого многоэтажного дома, со стеклянными витринами во весь фасад. Просторная, трехкомнатная. Обставлена отличной мебелью. Все комнаты изолированные. Ничего шикарного, но в то же время все «как у людей».

Мы немного замерзли. Хозяйка быстро вскипятила чай. На столе в большой комнате появились консервы, сладости, все та же зорянская антоновка.

– Жаль, не могу предложить чего-нибудь горячего,– сокрушалась Марина Петровна.– Не была дома неделю, холодильник пустой.

– Может быть, махнем в ресторан?– предложил Горелов.

– Я их не люблю,– просто ответила хозяйка.

– И консервы сойдут,– сказал Ажнов.– Тоже еда.

Марина Петровна принесла из кухни внушительный хрустальный графин с темной густой жидкостью и графинчик поменьше, скорее всего с водкой, настоянной на лимоне: в желтоватом напитке плавали цитрусовые корочки.

– Прошу отведать,– сказала хозяйка, указывая на большой сосуд.– Наливочка моего собственного приготовления, из черной смородины.

Горелов пожелал пить ее – ведь сделано самой хозяйкой. Я и Ажнов тоже согласились попробовать. Клоков предпочел водку.

И снова пошли шутки, смех, как будто мы и не выходили из купе. Появилась гитара. Михаил Петрович вполне сносно играл, Марина Петровна неплохо пела.

Все было хорошо, но я заметил, что Николай Сидорович хмелеет. Ажнов тоже.

К десяти часам, когда я намеревался распрощаться с гостеприимной хозяйкой и приятными попутчиками, директор совхоза и Ажнов незаметно уснули прямо за столом. Все попытки их разбудить оказались тщетными. Я попал в неловкое положение. Горелова я знал как сдержанного, трезвого мужчину и не мог понять, что на него нашло. Оставлять его в незнакомом доме было неудобно.

Я думал, что Николай Сидорович, возможно, через часок придет в себя. Но на это оставалось все меньше и меньше надежды.

Часов в одиннадцать Клоков – он держался очень крепко – сказал, когда хозяйка вышла на кухню:

– Что будем делать?

Я только развел руками.

Вернувшись в комнату, Марина Петровна вдруг предложила:

– Что вы переживаете, оставайтесь. Их,– она показала на безмятежно спавших Горелова и Ажнова,– мы устроим здесь, на диване. Вы же отлично расположитесь в спальне. А я – там, в комнате возле кухни.

Клоков задумался. Мне показалось, он ждал моего решения. Я не знал, как поступить. Теперь было уже поздно, и названивать домой зональному прокурору было неудобно. Клокова клонило ко сну. Да и я сам с трудом сдерживался, чтобы не задремать. Бессонная ночь, дорога, вино – пусть даже малая толика – давали о себе знать.

В начале первого я сдался. Ничего не оставалось делать. Я не знал, в какой гостинице забронировано место. Да и ехать куда-нибудь у меня просто не хватило бы сил…

Нам с Клоковым отвели небольшую комнату с широкой кроватью. Для Михаила Ивановича было постелено на кресле-кровати. Сама Марина Петровна пошла в третью комнату. Я слышал, как щелкнула задвижка.

Разделся я быстрее Клокова и с удовольствием растянулся на кровати. И уже сквозь дрему подумал: может быть, все-таки стоило уйти. Хотя бы к дальним родственникам, что жили в Рдянске. Это, правда, против моих правил – останавливаться у кого-либо. Люблю независимость. Вернее, терпеть не могу зависимости.

Почему-то припомнился рассказ одного знакомого инженера, который недавно побывал в командировке в Америке. Тамошний коллега, с кем он имел дело, уговорил остановиться не в гостинице, а в его собственном доме… Действительно, отели там очень дороги. Жил американский инженер хорошо: свой дом, набитый всякими электроштуками, автомобиль, моторная лодка. Но питалась семья очень даже умеренно. И мой приятель страдал. В закусочную бегать – неудобно: американец везде с ним. Ломал мой друг голову, ломал и нашел такой выход: покупает здоровенный батон колбасы и с улыбкой приносит хозяйке. Та принимает, «сенкью», разумеется, и прячет в свой громадный холодильник. На следующий день завтрак такой же скудный, обед… Приятель опять в магазин – кусок окорока. Повторяется – «сенкью», холодильник. И опять почти голодовка. Главное, люди не жадные. Обеспеченные. Напитки всякие, соки – пожалуйста, сколько угодно… Худеет мой товарищ. Но… назвался груздем… Тогда он потихоньку стал по ночам грызть шоколад. Ночь грызет, другую. Но шоколад – не мясо. На третью ночь ему уже не до сладкого… Короче, еле дождался конца командировки. И дал себе слово – останавливаться только в гостиницах…

Я уже не слышал, как устроился Михаил Иванович. Меня одолел сон.

…Кто-то кричал. В комнате горел яркий свет. Я не сразу сообразил, где нахожусь и что происходит.

– Потаскуха! Шалава! Значит, муж на дежурстве, а ты тут с кобелями…

Я огляделся. Возле кровати стоял разъяренный мужчина в кожаной куртке. Молния расстегнута до середины. Шарф выбился наружу.

Он рванулся вперед. Клоков, успевший надеть рубашку и брюки, схватил его за рукав:

– Успокойтесь, товарищ…

Только тут я с недоумением обнаружил, что рядом со мной лежит… Марина Петровна. В ночной рубашке, волосы растрепанные.

– Что за шум, а драки…

В комнату ввалился Горелов. С помятым лицом. Галстук сбился набок.

Николай Сидорович осекся и остановился на пороге с раскрытым ртом. Его затуманенный взгляд прошелся по мне, Марине Петровне…

– Митя, Митя…– пролепетала Марина Петровна, но это только еще больше разъярило ее мужа.

Не знаю, чем бы все кончилось, но тут подоспел Ажнов, и мои вчерашние попутчики оттащили разгневанного мужа от кровати. Что это муж Марины Петровны, сомнений не было.

У меня пронеслось в голове: чепуха какая-то. Главное, как оказалась рядом со мной хозяйка?

Дальше все происходило как в кошмарном сне. Марина Петровна укуталась с головой в одеяло. Я лихорадочно одевался. Потом Митя вырвался из державших его рук и успел пару раз ударить в сердцах по завернутой в одеяло жене. Она взвизгивала.

– А еще прокурор, младший советник юстиции, в душу твою мать! – орал на меня Митя.– Людей небось за такое сажаешь в каталажку, а сам похабничаешь…

Язык у меня словно отнялся. Помню, хозяин приблизился ко мне, схватил за рукав.

– Тут какое-то недоразумение,– сказал я, стараясь быть спокойным, хотя навряд ли это удавалось.

– Ничего, я с тобой поговорю иначе, в другом месте,– процедил хозяин дома.– Рук марать не буду, чтобы зацепиться тебе не за что было…– И, ткнув еще раз в одеяло, сказал: – А с тобой, сука, тоже посчитаюсь… Что рты разинули, кобели? Тикайте отсюда! – рявкнул он на остальных.

Они направились к двери.

– Товарищ Горелов! Михаил Иванович, Александр Федорович! Постойте, давайте разберемся…– пытался я остановить их.