Анатолий Безуглов - Рассказы и повести

– Собственно, я изложил все,– сказал я.

Степан Герасимович протянул мне бумагу, написанную от руки.

– Ознакомьтесь, пожалуйста.

Это было заявление в обком партии от некоего Белоуса Д. Ф. Суть его сводилась к тому, что жена Белоуса возвращалась из поездки к родственникам. В поезде она познакомилась с компанией мужчин, показавшихся ей порядочными. По приезде они напросились к ней в дом. Сам Белоус встретить жену не мог, так как у него было дежурство до десяти часов следующего дня (Белоус работал шофером на «скорой помощи»). Вернувшись из-за поломки автомобиля раньше, он обнаружил дома подвыпившую компанию и жену с незнакомым мужчиной в постели. После настойчивых расспросов его жена призналась, что я – прокурор Зорянска.

В заключение Белоус писал: «Убедительно прошу партийные органы разобраться в поступке гр. Измайлова и наказать. Он разрушил мою семью, воспользовавшись положением прокурора. Государство дало ему высокую должность не для того, чтобы врываться в чужие дома с подлыми и низкими целями. Если таким доверять власть, то честным и трудовым людям деваться некуда…»

Заявление было написано зло. Неаккуратным почерком, с грамматическими ошибками.

Когда закончил читать, мне казалось, что лицо горит. Зарубин выжидающе смотрел на меня. А я соображал: когда Белоус написал заявление, отнес в обком партии? Как оно успело так быстро попасть к облпрокурору?

– Первая сторона изложила свои претензии письменно,– сказал облпрокурор.– Придется это сделать и вам.

– Как видите, факты в общем-то сходятся,– с горечью сказал я.– Но сам не понимаю, как это все произошло. Даже не предполагал… Не знаю, поверите вы мне или нет…

Зарубин усмехнулся:

– Презумпция невиновности распространяется и на прокуроров тоже.

– Ну, хорошо. Что дальше? – спросил я, но понял: разговор окончен. Зарубин попросил секретаря, чтобы подали машину.– Когда представить объяснение?– поднялся я.

– Чем скорее, тем лучше. Назначим служебную проверку…

…В гостиницу я шел пешком и все пытался понять, каким образом попал в эту неприятную историю. И чем больше размышлял, тем больше запутывался.

Во мне вели спор как бы два человека. Один холодно, по пунктам разбирал мое поведение в вагоне, в доме Белоусов, пытаясь найти что-нибудь предосудительное. Другой защищался. Первый был умудрен опытом, знанием законов, второй больше руководствовался эмоциями, чувствами.

С общечеловеческой точки зрения, что было порочащим меня в открытом и без всяких задних мыслей общении с компанией незнакомых (не считая Горелова) людей? Какие я преступил моральные и нравственные нормы, зайдя к Марине Петровне, чтобы со всеми отметить день рождения, выпив при этом за столом стопку наливки? Правда, можно было с самого начала, еще в купе, отгородиться от всего холодной вежливостью. Но по-людски ли было бы это?

Да, теперь можно сказать, что так и следовало поступить. Конечно, прокурор должен, обязан быть осторожным и предусмотрительным… Но ведь прокурор тоже человек, и нельзя ему действовать подобно механической кукле, подобно машине. Можно ли жить, не имея права и шагу сделать без оглядки?

Мои чувства бунтовали против этого. Но разум говорил: да, надо быть всегда начеку, тогда никакие случайности не подстерегут. Но это чистейшей воды теория. И не жизненная. Следуя ей, можно дойти до того, что не станешь доверять никому, даже собственной тени…

Легко рассуждать задним числом. Как говорится, дело сделано. Но почему же так скверно все кончилось?

Не напейся Горелов, разошлись бы все подобру-поздорову, и были бы сейчас у меня только приятные воспоминания о хорошо проведенных нескольких часах в приятной компании. Все дело в том, что я не мог оставить Николая Сидоровича. Это уж точно. А может быть, причина не только в этом? И так ли уж безгрешно я вел себя? Может, сидит во мне бес, а я просто не знаю о его существовании? Подвернулся случай – и это проявилось. Мысль, конечно, глупая. Но ведь был же я любезен с Мариной Петровной, оказывал знаки внимания, даже коробку конфет подарил.

Нет, чушь какая-то! Да, Белоус – привлекательная женщина, со вкусом и тактом, но я не припомню, чтобы у меня хоть на мгновенье появилось желание добиваться той близости, о которой говорилось в заявлении ее мужа.

Я ведь ничего не знаю о жизни этой женщины. Если посмотреть, кто она, а кто муж… Марина Петровна культурная, разносторонне развитая, любит музыку, поет, знает литературу. Он – человек явно малообразованный (что стоит одно его письмо в обком), может быть, груб и жесток с ней. Она еще молода, правда, не той первой молодостью, когда все еще впереди – надежды и мечты. Теперь же – суровая действительность. Тягостно ей и грустно. В этом она сама призналась. А тут – понравился человек…

Все это, может быть, и так. Но в чем моя вина?

Я вдруг подумал, что Марина Петровна вообще могла разыграть сцену измены специально. Тогда с какой целью? Вспомнился один случай из моей практики, который едва не кончился трагически.

От некой гражданки ушел муж. И чтобы утвердить себя или же просто-напросто вернуть его, она пригласила в гости своего школьного товарища. Попросила, чтобы он сыграл роль влюбленного. Тот по старой дружбе согласился. В этот вечер под предлогом разговора о разводе был приглашен и муж-беглец. И тут в нем неожиданно проснулась ревность. Встреча кончилась тем, что доверчивый однокашник попал в больницу с тяжелым ранением, а бывший муж – на скамью подсудимых.

Представим себе, что у Марины Петровны такая же ситуация. И я был избран на роль возбудителя ревности и любви в гражданине Белоусе. Тогда я – жертва. И все это очень некрасиво.

Я поймал себя на том, что подхожу к случившемуся как юрист. А почему бы и нет? Ведь надо же разобраться. Мне предстоит защищать свою честь, свое достоинство, свое положение, и лучше уж быть готовым ко всему.

Раз так, рассмотрим еще одну версию. Допустим, Марина Петровна… перепутала комнату или постель. Ничего сверхневероятного в этом нет: она ведь тоже выпила. Сколько, я точно не помню. Это похоже на скабрезный водевильчик, но чего не бывает на свете…

Я чертыхнулся про себя: как все мелко, скандально. С какого боку ни копни – скользко… И надо же было случиться такому именно со мной. Ведь и никому из остальных мужиков не было бы так худо, как мне.

Беда в том, что я прокурор. Прокурор!

В голове путаница. А на душе так тяжело, что я даже не позвонил домой, жене, хотя делал это каждый раз, находясь в командировке.

И второй день конференции оказался для меня скомканным. Я был разбит физически: опять бессонная ночь, думы, думы… О Даше, о детях, о себе.

До начала конференции забежал в прокуратуру и занес Зарубину свое объяснение. Степан Герасимович быстро пробежал его глазами и вызвал своего помощника по кадрам Авдеева.