Владимир Гриньков - Король и Злой Горбун

Но Ряжский снова забрал бразды правления.

– Я знаю, где искать Пашутина. Он сотрудник милиции скорее всего. Примерно восемь лет назад он был майором.

Я во все глаза смотрел на Ряжского, ожидая его реакции, а никакой реакции не было – совершенно.

– Разве вам это неинтересно? – удивился я.

– Нет.

– Нет? – еще больше удивился я. – Почему?

– Потому что мы и сами знаем.

– С каких пор? – опешил я.

– С тех самых, когда выяснилось, что он не Гончаров, а Пашутин. Это очень просто, когда знаешь фамилию человека. Дальше уже только дело техники.

– И что?

– Вы о чем? – уточнил Ряжский.

– Дальше – что?

– Дальше ничего. Продолжаем расследование.

Последние слова он произнес так, будто мечтал только об одном – чтобы я от него отвязался.

– Но почему он оказался возле нас? Чего добивался? За что его убили?

– Все установим. Но только никому об этом докладывать не собираемся.

«Никому» – это мне. Я понял, и мне это не понравилось.

– Послушайте! – сказал я. – Там что-то было! Возможно, какая-то спецоперация! Я понимаю, может идти речь о секретности. Но ведь погиб человек! А другой человек попросту исчез!

– Вы о ком говорите?

– О Нине Тихоновне. Ее похитили среди бела дня.

– За нее не беспокойтесь.

– Как же! – вскинулся я. – Где она, что с ней? Вы хоть что-то о ней знаете?

– А как же, – буркнул Ряжский. – Как не знать. Из МВД она.

– Из МВД? – не поверил я.

Ряжский посмотрел на меня взглядом человека, который видит ущербность собеседника, но ничем не может тому помочь.

– Да, – подтвердил он. – Кадровый работник.

Если Пашутин из милиции и Гончарова оттуда, то получается…

– Вы хотите сказать, что в этом замешана милиция?

– В чем? – уточнил Ряжский.

– Но ведь это обычные бандитские разборки! Это такая грязь! И в этой грязи не только бандюги, но и…

Ряжский вздохнул и скорбно посмотрел на меня.

– Для вас все плохое позади, – сказал он. – Считайте, что вас и не зацепило. Возвращайтесь к своей работе и спите спокойно.

Он знал что-то такое, чего не знал я.

– К черту! – возмутился я. – Меня впутали в такую историю, а потом предлагают заткнуться и обо всем забыть?

– А чего вы добиваетесь? Вы хотите быть Шерлоком Холмсом? В детстве детективов начитались?

– Я хочу знать, что случилось!

Ряжский неожиданно приблизился ко мне и бесцеремонно меня ощупал. Похлопал по груди, потом по бедрам – так уличный сутенер прикидывает, годится ли девчонка в проститутки.

– Что такое? – возмутился я.

– Я не то что не люблю телевизионщиков. Так – не доверяю им, – сказал Ряжский.

Я понял, что он искал запрятанный в карман диктофон или что-либо в этом роде.

– Думали, я записываю наш разговор?

– В моей практике такое случалось, – просто ответил Ряжский.

И снова попадаться он не желал.

– То, что я сказал по поводу телевизионщиков, к вам это не относится.

– Спасибо, – усмехнулся я.

Но Ряжский не принял моей иронии.

– Я дам вам совет. – Он сделал паузу, и в его взгляде я прочитал: он очень хотел, чтобы я его понял. – Не лезьте в это дело.

Он развернулся и пошел от меня прочь, делая круг по кабинету, и только тогда я увидел рану на его голове – отметина точь-в-точь как у меня. Значит, тоже ничего страшного, и странно, что Ряжскому пришлось столько провести в больнице.

– Вы что-то знаете? – спросил я.

– Больше догадываюсь.

– Расскажете?

– О чем?

– О том, что все-таки случилось.

– Что-то там у них сорвалось.

– У кого?

– У спецслужб. Я не знаю, кто эту кашу заварил, но по почерку видно – не бандюги из подворотни. Это у них называется спецмероприятием. В этот раз случилась накладка, погиб их человек.

– Пашутин?

– Да, – сказал Рижский. – Он самый. И теперь они хотели бы сохранить все в тайне.

– Так вы знали? С самого начала?

– Не знал, конечно. Да и сейчас могу только догадываться.

– И давно стали догадываться?

– Как только по голове получил, – невесело усмехнулся Ряжский.

Это там, на Ленинградском проспекте.

– Испугались?

– Нет. – Он покачал головой. – Говорю же, по почерку их определил.

– А может, это бандиты?

– Нет, – уверенно ответил Ряжский. – У бандитов много дури и жестокости, а профессионализма никакого. А тут были настоящие спецы. Они же нас в две секунды отключили, никого серьезно не покалечив.

– И тогда вы прозрели.

– Да.

Он специально лег в больницу. Это была его, Ряжского, хитрость. Профессиональная интуиция подсказала ему спасительную догадку, и он вдруг понял все: что имеет дело не с бандитами, а случайно, помимо своей воли, угодил в историю, где властвуют люди из структур, о которых все наслышаны, но никто не знает ничего конкретного; что здесь другие правила игры и можно запросто сломать себе шею; что это тот случай, когда истина никому не нужна, а для многих и просто опасна. И Ряжский отступил.

– Зачем вы все это мне сказали?

– Я не хочу, чтобы вы лезли туда, куда не следует.

Он был более откровенен, чем мог бы себе позволить.

Мне приходилось только догадываться о причине этого. Поначалу он считал меня активным участником происходящего, едва ли не главным мафиози, и давил на меня как мог, я даже возненавидел его в тот момент. А потом случилась эта история на Ленинградском проспекте, и Ряжский прозрел. Он увидел чужую многоходовую игру и мою случайную вовлеченность в события – и то, что он мне сейчас говорил, было завуалированной формой его извинения.

– Теперь вы верите, что я ни при чем?

– Да.

Значит, все так, как я и думал.

– Но почему это все? – сказал я. – Эти убийства, эта грязь?

– А вы разве удивлены?

– Да.

– Зато я – ничуть, – признался Ряжский. – Там у вас много грязи.

«У вас» – на телевидении, следовало понимать.

– Не больше, чем везде, – парировал я.

– Больше. Я говорю не о людях, которые работают на телевидении. Я говорю о тех, кто борется за влияние. Там, на самом верху, – показал в потолок. – Это раньше брали банк, телефон и телеграф. Сейчас другое время. Информация и возможность ею распоряжаться – самое главное богатство. У кого телевидение – у того власть и все, что этому сопутствует. Боголюбов ведь не зря проявлял такую настойчивость. Он знал, за что борется. Он знал, какой это лакомый кусок. А когда идет такая борьба, грязи всегда много. Грязи и крови. На телевидении уже убивали. И еще будут убивать.

Я воззрился на Ряжского.

– Будут, – с хмурым видом подтвердил он. – Пока окончательно не поделят эфир, влияние и денежные потоки.

– Значит, вот это все – из-за дележа?

Я хотел услышать его мнение. Он что-то там говорил о спецслужбах – и неужели то, что случилось, действительно было всего лишь бандитскими разборками?