Владимир Гриньков - Король и Злой Горбун

– Я этого не говорил, – ответил Ряжский.

И я понял, что больше он ничего не скажет. И без того сказал слишком много. Я понял, что он хотел предупредить меня.

– Не отступлюсь! – сказал я. – Меня в эту историю впутали помимо моей воли, и если кто-то думает, что все обойдется, – этого не будет!

Ряжский не ответил, но посмотрел на меня так, будто ему было безмерно жаль меня.

То, что произошло в дни, последовавшие за кровавыми событиями у реки, нельзя было назвать иначе как разгромом «Стар ТВ». После смерти Виталия компания была обезглавлена, но победители все доделали до конца. В офисе «Стар ТВ» устроили первостатейный обыск, изъяли целые горы документации, арестовали нескольких человек, и среди них – главного бухгалтера. Одновременно подобное проделали и в офисах фирм, тесно связанных со «Стар ТВ», я уже стал свидетелем одного такого мероприятия – когда при мне арестовали Гену Огольцова. Империя Боголюбова прекратила существование. Она даже не рассыпалась на куски, а была стерта в порошок. О ней можно было забыть и никогда больше не вспоминать.

Меня вызвал к себе Касаткин. Он был бодр, весел и смотрелся победителем. От недавнего мрачного состояния духа нет и следа. С ходу встретил меня вопросом о продюсерстве.

– Нет! – сказал я.

Он сделал вид, что принял все за шутку.

– Нет! – твердо повторил я.

Касаткин не расстроился. Человека, имеющего столь чудесное настроение, трудно такого настроения лишить.

– В чем же причина?

– Без объяснения причин, – ответил я. – Скажите, Николай Вадимович, это правда, что Боголюбов предлагал вам договориться?

Только теперь его лицо стало терять радостное выражение. Я предчувствовал, что он попытается слукавить, и поэтому сыграл на опережение, хотел ему показать, как много знаю.

– Вы ведь беседовали на эту тему с Огольцовым, да?

Его будто ударили по лицу. Побагровел и воззрился на меня. Все правда, я так и знал.

– Вы не согласились, – подсластил я пилюлю. – Это я тоже знаю.

– Да, мне пришлось испытать давление, – признал Касаткин. – Был тяжелый период.

– И вы обратились в соответствующие органы, – подсказал я.

Касаткин не ответил. Пожирал меня глазами. Наверное, решал, что я мог бы еще знать.

– И тогда рядом с нами появился этот Гончаров, – продолжал я.

– Не знал я никакого Гончарова.

Сказал – как отмахнулся.

– Но ведь с вашей подачи все это началось.

– Женя! – резко сказал Касаткин. – Это ненужный разговор!

Он был раздражен и не мог этого скрыть.

– Это нужный разговор, – не согласился я.

Он долго молчал.

– Мы должны были защитить канал, – сказал наконец. – От этих бандитов, от грязных рук.

– Значит, борьба за эфир?

– Борьба с бандитами! – расставил акценты Касаткин.

– Кто этой борьбой занимался? Кто они?

– Я не знаю. Есть же какие-то службы. Милиция, наконец.

– Вы туда обращались?

– Да какая разница, куда я обращался.

Нет, не в милицию он жаловался. Он переговорил с людьми, которые стоят за ним, которые главнее Касаткина, которые и есть настоящие хозяева канала. И уже те принимали меры.

– Но почему мы? – сказал я. – Почему нас в это вовлекли?

– Я не знаю, Женя. Меня в курсе не держали.

Он, наверное, был даже рад этому обстоятельству – что не держали. Так спокойнее. Он просто сообщил куда следует, а потом спокойно наблюдал за тем, как разворачивались события. Это уже потом пришел его черед, когда понадобилось, воспользовавшись замешательством в рядах «Стар ТВ», вычистить с телеканала вражьих пособников, и Касаткин бестрепетной рукой вышвырнул и Огольцова, и весь Совет. Каждый делал свою часть работы.

– Мне неинтересно, что там происходило, – сказал Касаткин. – У меня своих забот полно. И нам с тобой надо засучив рукава делать дело, а не загадки разгадывать.

Он говорил почти то же самое, что и Ряжский, только слова были другие.

Я покачал головой.

– Вы не правы! Это очень интересно – разгадывать загадки.

Рядом с нами, оказывается, существовал параллельный мир. И мир этот жил своей жизнью, там были особые законы и непривычные нам отношения. Эти люди встречались нам каждый день, но мы их не видели. Точнее – не знали о том, кто они на самом деле.

– Я понял! Он – Злой Горбун.

– Кто? – удивился Касаткин.

– Гончаров. Этот человек, которого убили. Он был человеком из другого мира и вмешивался в события, когда мы об этом даже не подозревали.

– Почему же горбун? – еще больше удивился Касаткин.

– Это игра такая. Долго рассказывать.

Я поднялся.

– А Нину Тихоновну я буду искать.

Это я говорил не для него, а для тех людей, которые стояли за ним и которые и закрутили смертельное колесо. Я хотел, чтобы они вышли из тени.

– И еще, – сказал я. – Нам задерживают выплаты.

– Ты о чем? – изобразил удивление Касаткин.

– Об оплате за наши программы. Телеканал задолжал нам кучу денег.

– Я же не знал! Что ж ты не сказал!

– Считайте, что уже сказал.

Касаткин, наверное, донес мои слова до тех, кто их должен был услышать. Прошло всего два или три дня после нашего с ним разговора. Я вышел из гастронома, куда заехал по пути домой, и шел к машине, как вдруг зацепился за что-то взглядом. Обернулся и увидел «лейтенанта». Этот парень стоял у белой «девятки» и смотрел на меня – спокойно, без вызова, как будто ждал, когда я его замечу. От него не исходило угрозы. Я медленно пошел к нему. Между мной и им была эта «девятка», в ней кто-то сидел, но я не обращал внимания. Шел и смотрел «лейтенанту» в глаза.

– Привет, – сказал он.

Я не ответил.

– С тобой хотят поговорить.

И только тогда я обратил внимание на сидящую на заднем сиденье «девятки» женщину. Это была Нина Тихоновна. Она смотрела на меня с тревогой и ожиданием. Поначалу я подумал, что она в машине пленница, но тут Нина Тихоновна открыла дверцу – сама! – и сказала мне:

– Здравствуйте.

Я посмотрел на «лейтенанта», потом снова на Нину Тихоновну. Она не была пленницей, это я понял.

– Садитесь, – сказала женщина и шире распахнула дверцу.

«Лейтенант» с демонстративной незаинтересованностью неспешно пошел прочь. Я сел в машину. В салоне, кроме Нины Тихоновны, оказался еще один человек, молодой парень, который сидел за рулем. Он даже не обернулся, когда я очутился в салоне.

Нина Тихоновна комкала в руках платочек и выжидательно смотрела на меня.

– Как вы? – спросила после паузы.

– А вы?

Я задавал вопрос совершенно искренне, а ей, наверное, послышался вызов. Опустила глаза и негромко произнесла:

– Простите меня.

– Вам есть за что просить прощения?

Ответила твердо, но глаз не подняла. И все терзала свой платочек.

– Так нехорошо получилось… Вас в это втянули, даже не предупредив… Мне так жалко, поверьте…